Майкл Салливан - Восход империи

Толпа принялась восторженно кричать и рукоплескать. Даже со своего места Амилия чувствовала вибрацию голосов. Она умоляюще и с надеждой посмотрела на Модину. Лицо императрицы было безмятежным. Модина встала, выпрямилась и грациозно пошла вперед. За ней вился шлейф.

Когда она показалась на балконе — когда народ наконец увидел ее лицо, — шум сделался невыносимым. Это был настоящий рев. Радостные восклицания оглушили Амилию. От них содрогался каждый камень в замке, словно от непрерывного раската грома. Это все продолжалось и продолжалось, и Амилия гадала, когда же наконец толпа затихнет.

Такого рева Модина, конечно же, не выдержит. Как все это подействует на ее хрупкий рассудок? Амилия жалела, что Сальдур не позволил ей воспользоваться веревкой или сопровождать императрицу на балконе. Она успокаивала себя только тем, что Модина, скорее всего, замерла, и ее разум удалился во тьму, в которой она так долго жила и где пряталась от мира.

Амилия молилась, чтобы толпа замолкла. Она надеялась, что Этельред или Сальдур как-нибудь успокоят ее, но ни один из них не двигался, и народ продолжал реветь, не сдерживаясь. Затем произошло нечто неожиданное. Модина медленно подняла руки и сделала тихий умиротворяющий жест. Толпа замолкла почти сразу. Амилия не верила своим глазам.

— Любезные мои верноподданные! — Она говорила громким, ясным, почти мелодичным голосом, которого Амилия у нее прежде не слышала. — Как я рада наконец встретиться с вами!

Толпа снова взревела, еще громче, чем раньше. Модина позволила им кричать целую минуту, прежде чем снова призвала к тишине.

— Как вы, наверное, слышали, я была очень больна. Сражение с Бичом Руфуса отняло у меня все силы, но стараниями моего ближайшего друга, верховной наставницы леди Амилии Торинской мне стало много лучше.

Когда Модина упомянула ее имя, Амилия перестала дышать. Этого в речи не было.

— Я очень благодарна Амилии за ее заботу, ибо без ее силы мудрости и доброты меня бы и вовсе здесь не было.

Амилия закрыла глаза и содрогнулась.

— И хотя мне лучше, я все еще быстро утомляюсь. Я должна беречь силы, чтобы посвятить себя борьбе с врагами, заботам об урожае и нашему возвращению к славе и процветанию Империи Новрона. — Она закончила грациозным взмахом руки, повернулась и изящной, величественной походкой удалилась с балкона.

Толпа вновь заревела от восторга, что продолжалось еще долго после ухода Модины.

— Клянусь, я не просила ее это говорить! — убеждала Амилия Сальдура.

— Поскольку императрица публично признала тебя другом и чуть ли не героиней, ты стала знаменитой, — ответил Сальдрур. — Теперь не так просто от тебя избавиться. Но не невозможно. Однако пусть тебя это не тревожит, — в задумчивости продолжал он. — Очень тонкий ход, должен сказать. Хвалю! Такого я от тебя не ожидал. Ты умнее, чем я думал. Впрочем, мне давно следовало бы это понять. Надо будет запомнить. Отличная работа, дорогая моя. В самом деле, отличная.

— Да, это было превосходно! — добавил Этельред. — Теперь мы можем спокойно забыть о провале коронации. Не могу сказать, что одобряю подобное стремление к славе, Амилия, но, учитывая, сколь трудную работу ты проделала, понимаю, что ты хочешь получить признание. Вероятно, нам стоит подумать о награде, Саули.

— Ну разумеется, — ответил второй регент. — Она заслуживает награды. Пойдемте же, Ланис, нас ждет торжественный обед. — Они ушли, продолжая обсуждать церемонию.

Амилия подошла к императрице и, взяв за руку, отвела назад в покои.

— Вы меня в могилу сведете, ваше величество, — сказала она.

Глава 16

БИТВА ЗА РАТИБОР

Адриан сидел в грязи под дождем. Лодыжки и запястья обхватывали тяжелые цепи, которыми он был прикован к врытому в землю столбу. Он ждал весь день и всю ночь, наблюдая за неторопливыми передвижениями солдат армии патриотов. Его судьбу они решали столь же медленно, как и готовились к наступлению. Мимо разгуливали лошади, солдат созывали на обед, и все ворчали, негодуя по поводу непрекращающегося дождя и раскисшей земли. Серый день перешел в ночь, и Адриан начал сожалеть о том, что повел себя так глупо.

Надо было бежать, даже если бы пролилась кровь! Он мог спасти Аристе жизнь. Мог бы предупредить, что патриоты не намерены поддержать восстание в городе, и уговорить отказаться от этой затеи. Теперь, даже если у нее все получится так, как задумывалось, победа будет кратковременной и принцесса окажется на виселице или на эшафоте.

— Гилл! — крикнул он, увидев часового в мокром плаще.

— А-а! — рассмеялся Гилл и, широко улыбаясь, подошел ближе. — Никак сам лорд-маршал! Уже не такой великий, да?

— Гилл, ты должен мне помочь, — выкрикнул Адриан, стараясь перекрыть грохот дождя. — Мне нужно, чтобы ты передал сообщение…

Гилл нагнулся.

— С чего мне помогать таким, как ты? Ты выставил меня дураком. Сержант Милфорд был очень недоволен. Заставил меня нести вахту всю ночь, вот как он недоволен.

— У меня есть деньги, — возбужденно сказал Адриан. — Могу заплатить.

— Неужели? И где же эти деньги? В каком-нибудь зарытом в землю сундуке на далекой горе или просто в другой паре штанов?

— Здесь, в кошельке у меня на поясе. По меньшей мере десять золотых. Забирай все, если пообещаешь передать сообщение в Ратибор.

Гилл с любопытством посмотрел на пояс Адриана.

— Конечно, — сказал он. Нагнувшись, он отвязал кошелек и взвесил его в руке. Услышав внутри позвякивание, он развязал его и высыпал себе на ладонь горсть монет. — Ух ты! Только посмотрите на это! А ты, оказывается, не шутил. Здесь и впрямь золото. Раз, два, три… чтоб мне провалиться! Что ж, спасибо, маршал. — Он насмешливо отдал честь. — Это, несомненно, скрасит две вахты. — Он повернулся, намереваясь уйти.

— Подожди! — крикнул Адриан. — Ты не выслушал, что надо сообщить.

Гилл не остановился и даже не оглянулся.

— Скажи принцессе Аристе, чтобы не поднимала восстание, — отчаянно кричал Адриан, но Гилл продолжал идти, размахивая кошельком, пока не скрылся за завесой дождя.

Адриан выругался и с силой ударил кулаком по столбу. Его охватило отчаяние, он упал набок. В памяти всплыло светившееся воодушевлением лицо Аристы. Она и мысли не допускала, что он может потерпеть неудачу. Когда они впервые встретились, принцесса показалась ему высокомерной и самовлюбленной, как и все взрослые дворянские отпрыски, жадные и эгоистичные.

«Когда это изменилось?»

На него нахлынули воспоминания. Он вспомнил, как она развешивала мокрое белье в Шеридане, как в первую ночь в лесу упрямо укладывалась спать на земле. Слыша, как она плачет, накрывшись с головой вонючим от лошадиного пота одеялом, они с Ройсом были уверены, что на следующий день она отменит задание и откажется от безумного путешествия. Он вспомнил, как она спала в лодке утром, когда они плыли по реке Бернум, и как, напившись в доме Данстана, чуть ли не открыто объявила, кто она такая. Она всегда была для него только принцессой, чьи заказы, наряду с прочими, они с Ройсом выполняли, но теперь стала чем-то большим.