Кайрин Дэлки - Война самураев

— Значит, — сказал он Китидзи, сидя в седле, — сегодня соломенный плащ не понадобится?

— Не понадобится, — ответил купец. — И отныне вы сами будете носить свои мечи. Простите сего недостойного слугу за все нанесенные вам обиды.

— Я на тебя не в обиде, добрый Китидзи.

— Стало быть, вперед, в Хираидзуми, господин?

— Едем!

Глотки собравшихся воинов исторгли одобрительный рев, и Ёсицунэ позволил коню вынести его вперед. Так, резвой рысью, он повел воинов прямиком на Хираидзуми.

Миновав городские ворота, Ёсицунэ пустил коня шагом и по-трясенно огляделся по сторонам. По красоте и размаху Хираидзуми едва уступала Хэйан-Кё: стены зданий были изукрашены золотом и каменьями, а над кровлями возвышался огромный храм Тюсондзи. В столице все еще стояло лето, но здесь, в этом северном крае, осень мало-помалу вступала в свои права, и листья гин-кго кое-где отливали позолотой в топ черепице на кровлях.

Вдоль улиц вытянулась толпа народа, приветствуя едущего мимо Ёсицунэ взмахами и приветственным гулом, отчего он чувствовал себя царевичем некой волшебной страны, вернувшимся занять принадлежавший ему по праву трон. Он горделиво въехал в ворота усадьбы Фудзивары Хидэхиры — разумеется, самого обширного и изысканного особняка в городе.

На ступенях новоприбывших поджидал сам Хидэхира.

— Милости просим! Прошу пожаловать в мой дом, сын Ёситомо! Для меня великая честь принимать вас после столь долгого странствия! Ваш приезд знаменует для двух наших краев начало новой эпохи, и отныне мы можем делать то, что велит сердце.

Ёсицунэ спешился и отвесил низкий поклон:

— Это вы удостоили меня чести, Хидэхира-сама, быть приглашенным в сей почитаемый дом. Без вашей помощи едва ли я мог надеяться вернуть Минамото былую славу. Теперь же, с вашим содействием, у нас есть возможность показать себя.

— И содействие не заставит себя ждать. Эти три с половиной сотни вверяются под ваше начало, а со временем я добавлю к ним новые. Тысячи, коли пожелаете.

Ёсицунэ опять поклонился:

— Вы несказанно щедры, Хидэхира-сама. Я постараюсь оправдать этот дар.

— Кстати, о дарах, — произнес Хидэхира. — Нельзя забывать и о добром Китидзи, который доставил вас сюда с угрозой для жизни и благосостояния. — Он кликнул слуг, и те принялись выволакивать на веранду сундук за сундуком — на глазах потрясенного купца. — В сундуках ты найдешь сотню выделанных оленьих шкур, столько же орлиных перьев, сотню свертков тончайшего в Осю шелка, сотню пар сапог медвежьей кожи и сотню сосудов сливового вина. Еще тебе выдадут трех наших лучших коней и, раз ты торгуешь золотом, шкатулку чистого золотого песка. Надеюсь, ты найдешь это достойным вознаграждением за свой благородный и доблестный труд.

Китидзи, раскрыв рот, смотрел на выставленное великолепие.

— Это… этого более чем достойно, Хидэхира-сама. Ёсицунэ подошел к златоторговцу и пожал ему руку.

— Ты не заслуживаешь меньшего, добрый Китидзи-сан. Я и сам одарил бы тебя по совести, если бы имел что дарить. Постой… вот мечи, которые уже побывали в твоем распоряжении…

— Нет-нет, добрый господин, оставьте их себе, — прервал его Китидзи. — Для меня было великой честью сопровождать вас сюда. Будет лучше, если вы вспомните сего купца добрым словом, когда станете править Хэйан-Кё, как сейчас правит им тиран Киёмори. Тогда и придет время отдариваться.

— Звучит как слова прощания, — встрял Хидэхира. — Едва ли это сейчас уместно. Идемте же, попируем вместе. Расстаться всегда успеете.

Лампа дхармы

Господин Киёмори снял с темно-серого рукава алый лист клена. Поглядывая то на север, то на восток, он мерил шагами веранду Нисихатидзё в ожидании новостей. «Демон побери этого Го-Сиракаву, — думал он. — Вечно тянет время».

Киёмори вернулся в столицу поздним летом, и — как оказалось — лишь затем, чтобы выяснить, что государь-инок вновь притесняет монахов. Разузнать, были ли эти нападки особой частью его планов или же ин поступил так непреднамеренно, Киёмори не сумел, однако не счел это важным. С самого случая на похоронах Нидзё святые обители точно нарывались на стычку, ища повода отплатить за обиды.

На сей раз поводом стало посвящение ина в монахи — до того он считался послушником. Первоначально церемония переноса дхармы должна была протекать в храме Миидэра, но это вызвало такое недовольство при дворе, что ину пришлось изменить задуманному.

Вместо Миидэры он отправился в Тэннодзи, старейший буддийский храм в Японии, чтобы получить там пять сосудов с водой мудрости, добытой из священного колодца Камэи.

Как оказалось, перемена ничего не дала. В среде монахов-воинов и простых иноков Энрякудзи давно зрело недовольство властью ученых старцев. Вдобавок воинствующих монахов не пригласили на обряд иноческого посвящения Го-Сиракавы, отчего все монастыри Хиэйдзана подняли бунт.

Киёмори ждал вестей о сражении, поскольку на помощь ученым монахам были высланы несколько сотен из воинства Тайра. Но вот на северо-востоке показался дымок, почти слившийся с осенним туманом, а значит, дела обстояли не лучшим образом.

Прибыл гонец, хотя и не с горы Хиэй — очередной разведчик из столицы с недельным докладом.

— Ну, что у тебя? — загремел Киёмори.

— О молодом Минамото в столице не слышно, Киёмори-сама.

— Хм-м… А в провинциях?

— Слухи приходят отовсюду, господин, но далеко не всем можно верить. На севере, сказывают, в услужение Фудзивара Хидэхиры прибыл молодой воин. Впрочем, он так ловко управляется с мечом, что вряд ли может быть тем, кого мы ищем. Где это видано, чтобы монастырский воспитанник вырастал великим бойцом, да еще втайне от нас?

— Стало быть, прошло больше двух месяцев, — размышлял вслух Киёмори, — а об Усиваке ни слуху ни духу. Пожалуй, отложим пока это дело и займем тебя более насущными хлопотами.

— Если позволите, господин, я выведал, где сейчас обретается мать мальчика, Токива. Ваша супруга, Нии-но-Ама, имеет догадку на этот счет. Быть может, если мы схватим Токиву, как однажды схватили ее мать, когда искали отпрысков Минамото, и пригрозим ей пытками, Усивака точно так же выдаст себя.

«Ах ты, старая гадина! — тихо ярился Киёмори. — Или задумала поквитаться с соперницей после стольких лет? А может, решила ткнуть меня носом — мол, права я была: мальчишку следовало извести давным-давно?»

— Нет! — вскричал он вслух. Чуть погодя добавил: — Как часто напоминает мне сын, Сигэмори, каждый мой шаг сказывается на славе Тайра. Любая жестокость может лишь укрепить людей во мнении, будто я тиран. Нет, уж лучше считать, что Усивака нарвался на неприятности и более не представляет угрозы. Теперь касательно Сигэмори…