Ольга Романовская - Чужие воспоминания

— А дети Каашера, кто они? — я прилежно записала все, что мне рассказал маг. Какое страшное, оказывается, это существо, Каашер, намного страшнее, чем я его себе представляла. Демон, питающийся кровью и болью, божество некромантов. Под его адептами Дейман наверняка имел в виду именно их.

— Его верные слуги, поставщики пищи и знаний, исполнители его воли. Взамен демон охотно выполняет их мелкие желания. Я не знаю, каким способом он это делает, но Каашер способен творить души. Они неполноценны и не способны самостоятельно существовать внутри разумных существ, только среди животных. Но животные не приносят столько пользы, и, воспользовавшись временем, когда ночь остается без светила, то есть в новолуние, Каашер выбирает какого-либо младенца и в момент рождения наделяет его второй душой. Обычно его выбор падает на детей Тьхери, то есть изначально порочных обладателей темного дара. Но таковы ложные дети Каашера.

Я удивленно взглянула на него. То есть как, ложные? Кто же тогда настоящие?

— Это всего лишь легенда, но у Каашера есть настоящий ребенок, Асдеркон, зачатый от одной из дочерей Тьхери еще до истории с сосудом. Безжалостный демон, палач, командир его войска, разбитого Светоносным. Некоторые полагают, что после Великой битвы душа его осталась жива, хоть с каждым перерождением и теряет память, которую каждый раз вынуждена восстанавливать по крупицам. Если это так, то больше всего на свете она жаждет воссоединения с телом, чтобы обрести былое могущество.

— Разве такое возможно, ведь тело должно было давным-давно истлеть?

— Этого никто не знает. По легенде, оно все еще цело и покоится в одном из параллельных миров, вход в который может открыть возросшая сила Каашера, либо вливание чьей-то другой силы. Но это сложно, сила должна быть нейтральной, чтобы не вступить в противоборство с энергией Асдеркона.

Я побледнела и, сославшись на нездоровье, поспешила уйти. Только глотнув свежего морозного воздуха, я поняла, почему представляла такой интерес для Наместника. Живая я и мои чужие воспоминания.

Оставался, правда, один, но очень существенный вопрос: почему одотьер не убил меня еще тогда, после похорон матери? Боялся, что будет слишком много несчастных случаев? Но ведь сделать это во время моего переезда в Лайонг не представляло труда. И после, до той встречи в библиотеке, меня никто не трогал. Почему? Не верю я, чтобы Аскеркон, если это действительно был он, оставил бы в живых хоть одного свидетеля. Или это был кто-то из детей Каашера, из ложных детей, как объяснил мне Дейман.

Должны быть и другие варианты, их мой разум просчитывал по дороге в библиотеку. Надеюсь, меня пустят в редкий фонд. Какое счастье, что в Империи библиотекарям определенной категории, к которой принадлежала и я, выдавались специальные жетончики — гораздо удобнее бумажных пропусков! Документы я предъявить не могла (неоправданный риск), запись о приеме на работу в трудовом свитке хранится у Главного библиотекаря, если, конечно, он под шумок меня не уволил и не выбросил мой скудный послужной список на помойку. А так покажу жетон с книгой на аверсе и двумя драконами на реверсе и пройду в фонды безо всяких вопросов. Единственная опасность заключается в том, что все подобные жетоны пронумерованы, и по номеру можно установить владельца. Правда, для этого нужно посылать запросы, рыться в архивах: жетоны ведь выдаются не на всю жизнь, мой сменил уже пятерых владельцев, я была шестой.

Снег слепил глаза, день сегодня был на редкость погожим и солнечным.

Поправив воротник зимнего пальто, я толкнула двери медирской городской библиотеки и сразу направилась в левое крыло здания, в отдел оккультных наук.

Как я и думала, без жетона меня не пустили бы дальше читального зала, не говоря уже о фондах с книгами по истории и теории магии.

Пришлось соврать, что пишу работу по раннему периоду развития магии в Империи и становлению института Белых магистров, чтобы попасть в вожделенное хранилище.

Знакомый запах, знакомая смесь пыли веков, тишины, старой кожи, лампадного масла и чернил — как я по всему этому соскучилась!

Я была готова расцеловать эти полки, эти книги, старше меня на столетия.

Раздевшись в специальном помещении (древним манускриптам вредны не только свет, влажность, но и все то, что мы приносим из внешнего мира), я надела одну из пар перчаток, разложенных на столе регистратора, записалась в толстой амбарной книге посетителей под вымышленным именем, еще раз вкратце обрисовала подошедшему архивариусу круг интересующих меня вопросов. Он кивнул, провел меня в хранилище и указал на пять стеллажей, сверху доверху заваленных пожелтевшими от времени свитками. Некоторые хранились в защитных тубах, другие, потерявшие материнскую оболочку, были бережно завернуты в непромокаемую ткань.

Оставив меня свыкаться с объемом хранящейся на полках информации, архивариус сходил за лестницей и, забравшись на нее, извлек из вороха свитков одну из книг библиотечного каталога, по ошибке оставленного на верхней, а не нижней полке каким-то посетителем.

— Вот, держите, — он протер увесистый том и протянул его мне. — Все собрано по разделам, учить вас пользоваться кодами не надо, — я утвердительно кивнула.

— Знаете, — доверительно сообщил мне архивариус, — а вы не первая, кто этим периодом интересуется. Никого ведь обычно не бывает — а тут такая популярность! Чего вдруг?

Я пожала плечами, поблагодарила его и углубилась в работу. Но внутренний голос, взбудораженный словами служащего библиотеки, не давал мне покоя. Кто побывал в этом фонде до меня, кто спрятал каталог на самой верхней полке, где бы я ни за что не нашла его без посторонней помощи? Нужно было расспросить архивариуса, хотя бы узнать, приходили мужчина или женщина. Ладно, на выходе спрошу, он ведь все равно не уйдет, зная, что я здесь. Архивариусы зорко следят за редким фондом, в обязательном порядке после каждого посетителя проверяют, все ли книги на месте, да и мне придется подвергнуться особой процедуре. Не ручного досмотра, разумеется, просто положить руку на специальный магический круг. Если бы я попыталась украсть какой-либо свиток, круг бы засветился.

Лэрзен

Собственно, этого и следовало ожидать: при слове 'некромантия' люди хватаются за ножи и норовят узнать, что же спрятано у тебя внутри. Одана воинственным характером не отличалась, в склонности к насилию не была замечена, поэтому просто ушла.

Как я понимаю, она вспомнила, как эта скотина убивала ее мать, как она резала людей прямо в храме Олонис. Я слышал ее всхлипывания из-за двери, не вмешивался — а нужно было вмешаться, заглянуть в ее воспоминания до того, как она закрыла их от меня.