Ольга Романовская - Чужие воспоминания

— Крепись, девочка!

— Мама, что с мамой? — я порывалась встать, но женщина не позволила. — Она мертва, да? Ее убил некромант?

Фейхара прикоснулась к моему лбу и покачала головой:

— Тебе привиделось.

— Нет, — закричала я, — я видела!

Бывшая жрица обняла меня, устроила мою голову у себя на груди. Меня обволокло приятное тепло, снова захотелось спать. Пребывая на грани сознания, я слышала, как Фейхара произносила какие-то непонятные слова, ощущала едва заметное дуновение ветерка над затылком.

Страшные воспоминания прошлой ночи постепенно стирались, и вот их вовсе не осталось. Пустая полоса шла вплоть до похорон матери, якобы впотьмах оступившейся на лестнице: в храме каменные полы, а одна из лестниц и впрямь очень крутая. Почему-то никому в голову не пришло обратить внимание на следы от укусов на ее руке. Они были едва заметны и казались застарелыми, но я-то знала, что им нет и недели. Сейчас знала.

Маму наутро после визита одотьера Дер'Коне нашла уборщица у подножья той самой крутой лестницы со сломанной шеей и многочисленными ушибами. Немедленно известили мужа, а потом и меня.

Моя реакция была заторможенной: сказывалось заклинание Фейхары. Вплоть до похорон я просидела взаперти в своей комнате, уставившись в одну точку. Практически ничего не ела и не пила.

На похоронах сознание мое прояснилось, запись воспоминаний восстановилась.

Что до Иассон, то ее труп выловили через месяц. Решили, что она утонула. Вопросов, что делала жрица на берегу моря, не возникло: она часто ездила туда купаться, иногда даже ночью.

В те страшные дни я часто бывала у Фейхары, заедала яблочным пирогом свое горе. Мне казалось, что она чего-то боится: вздрагивала от любого шороха, все чаще молилась Олонис, прося защитить себя и меня от беды, неизменно, даже днем, запирала дверь на засов, так что я вынуждена была стучаться особым образом, чтобы мне открыли.

Соседи списывали все на старческие причуды и кончину горячо любимой ученицы, моей матери, честно говоря, я придерживалась того же мнения. Утрата, постигшая нас, была слишком тяжела, чтобы пройти бесследно. Я стала замкнутой и молчаливой, отец запил, а тетя Фейхара выжила из ума. Все казалось таким логичным, да и не в том я была состоянии, чтобы разбираться в причинах и следствиях.

Я нередко оставалась ночевать у Фейхары: не хотелось видеть отца таким жалким и раздавленным, в обнимку с бутылкой. Мы сидели дотемна, вспоминали маму… А потом Фейхара бесследно исчезла. Поиски ничего не дали, она будто сквозь землю провалилась.

Таковыми были мои воспоминания, стертые Фейхарой. Лэрзен ошибался: именно она, а не мама установила блок в моей голове.

Но в это утро я восстановила не только цепочку своей памяти, но и открыла для себя то, чего я никак не могла видеть и знать. Как и говорил светлый маг, спасший меня от Летиции, меня использовали как хранилище чужой информации.

Кто поместил ее туда? Очевидно, Фейхара, больше было некому. И сама Олонис, тогда, в храме, когда в первый и единственный раз она смогла к нам пробиться.

От богини я узнала хронику гнусностей одотьера Дер'Коне в Медире, а от Фейхары — кое-что о детях Каашера. Совсем чуть-чуть, то, что она успела откопать в закрытом фонде городской библиотеки. Просто голые факты, безо всяких пояснений. Но зачем-то они ей понадобились, не стала бы она просто так перелистывать книги, разрываясь между ними и помощью в подготовке похорон безвременно почившей ученицы.

Дети Каашера… Люди с половинчатыми душами, или даже не люди, а демоны в человеческом обличии, наделенные частью силы родителя. Название условно, потому что в традиционном смысле Каашер их не зачинал, так что они вовсе не плод неземной любви. Просто в момент рождения нормального человеческого ребенка по каким-то причинам с его душой происходят необратимые изменения, их становится две, и душа-захватчица убивает часть истинной души.

Вот и все, что сумела откопать Фейхара. Как это мне поможет, почему она вдруг заинтересовалась этой темой?

Поняв, что мое пребывание в ванной несколько затянулось (сколько я просидела на полу, давясь молчаливыми слезами?), я повернула ручку и толкнула дверь.

Лэрзен уже проснулся, даже успел одеться, и теперь сидел на кровати, пристально глядя на меня. Очевидно, ждал, что я ему все расскажу, но я не собиралась этого делать.

Темные, теперь, вспомнив все ужасы жертвоприношений, теперь, когда крики жертв стояли у меня в ушах, сводя с ума леденящим эхом, я относилась к ним иначе. Все, кто занимаются некромантией, подобны бешеным собакам, от которых нужно держаться подальше. Потому что у них нет сердца.

— Ну как, вспомнила? — первым нарушил тишину маг.

Я промолчала, обошла кровать и начала одеваться. Теплое шерстяное платье поверх рубашки, чулки, жилетка, ботинки.

— Одана, я с пустым местом разговариваю?

А мне хотелось знать, с кем я провела эту ночь, вернее, кто провел ее со мной. С тем, кто вот так же безжалостно резал детей? Он же не скрывал, что изредка занимается некромантией, я еще помнила, как он выламывал кости у секретаря Наместника, как наполнял флягу его кровью — буднично, будто делал это каждый день, будто это не ребра, а ветки дерева! Абсолютно никаких эмоций, полное безразличие к смерти и боли другого живого существа. Это-то и пугало — полное равнодушие к убийству. Одной жизнью больше, одной меньше… Вот чего следует опасаться, говоря о темных магах, — их полного равнодушие к людям, вот где притаилась их главная червоточина!

— Одана, ты куда собралась? — он не позволил мне уйти, преградив дорогу. — Что с тобой происходит? И мысли… Рога Тьхери, кто научил тебя считать в неправильном порядке?! Печень орка, что ты пытаешься от меня скрыть?

Прислонившись к теплому боку печки, я исподлобья взглянула на него:

— Да, я все вспомнила, спасибо, вы хорошо вчера постарались, — не удержалась от улыбки. — Впрочем, себя вы тоже не обделили, сэкономили на шлюхе. Извините, если дочь жрицы Олонис не оправдала Ваших ожиданий, зато бесплатно.

Реакция у него была бурная, но молчаливая, дюжина эмоций сменилась на лице за одну минуту. Доминировало удивление.

— Одана, я не понимаю, к чему ты это начала? Решила, что я… Хадершет, ведь я у тебя согласия спрашивал! И потом, не так уж тебе плохо было, не жаловалась!

— Не в этом дело…

— А, вот оно что! Противно! Хоть перестала мысли свои прятать… Что, в глаза мне это сказать духу не хватило? Что ты ляжешь в постель с кем угодно, кроме обладателей черного знака. Все вы нас ненавидите, все презираете! — на щеках у него заходили желваки от еле сдерживаемой ярости.