Ольга Романовская - Будни тёмного мага

Задумалась — даже самой захотелось.

У Лэрзена, похоже, было другое мнение на этот счёт.

Сначала мне показалось, что он захлебнулся воздухом. Потом уставился на меня так, будто я сообщила ему нечто ужасное и простонал:

— Мне троих хватает! Думай обо мне, что хочешь, но я этого ребёнка не желаю.

— Почему? — мысль о беременности мгновенно стала ещё соблазнительнее. Хотя бы потому, что отвлечёт от дурных мыслей. Новая жизнь, новые маленькие ручки, ножки, кроха, о которой нужно заботиться… Пожалуй, рожу четвёртого.

— Потому. Я не потяну.

— Я пойду работать. Подумай, Лэрзен, разве тебе неприятно будет держать на руках очередное маленькое чудо? Как можно не любить собственного ребёнка? Ты хочешь, чтобы я избавилась от него? Тогда сделай это сам.

Молчание. Тягостное молчание.

Муж стоял ко мне спиной.

Чувствовала его напряжение, сама волновалась.

А вдруг я действительно беременна? Значит, так он бы отнёсся к этой новости, поспешил бы убить неродившееся дитя?

— Допустим, можно браться и за грязную работу, но его или её нужно выучить. Я столько не проживу. Это здравый смысл, Одана, ничего больше. Но если уж ты… Решай сама, но моё мнение ты знаешь.

Вернулся в постель, но лёг так, чтобы не касаться меня.

— А ритуал?

— Какой тебе, беременной, ритуал?

— Либо ритуал, либо беременность. Лэрзен, в конце концов, это твоя работа! Неужели ты не можешь помочь родственникам? Хоть раз не за деньги! И успокойся, я не беременна. Пока что, но теперь точно задумаюсь об этом.

Ответила зло, резко, но так уж он разозлил меня.

Лэрзен ответил не менее эмоционально, обозвав идиоткой, прошёлся по моей матери, демонам и оркам, после чего демонстративно улёгся на самом краю постели.

Утро опять прошло в молчании. Обоюдном. Хотя, так даже лучше: никто не станет отговаривать от «безумной затеи».

Я готовилась: решила, что это будет сегодня. Тянуть дальше нельзя: Манал и так давно умер, а каждый день промедления стирает память души.

Попросила Сира принести нужную книгу, заучивала описание артефакта. Сын объяснил пару непонятных моментов, хотя в некромантии он понимал не многим больше меня: отец только начал его обучать. Зато без проблем переводил заумные колдовские фразы на человеческий язык.

Ничего, я справлюсь. Возьму амулет, попытаюсь сохранить ментальную связь с мужем… Он мне нужен, очень нужен, но, похоже, придётся обойтись без его наставлений.

Нож возьму у Сира. Главное, суметь нанести удар. Один, в сердце.

Страшно? Конечно, страшно, но я ведь ненадолго умру. Как бы Лэрзен на меня ни дулся, он вытащит, непременно вытащит. И обязательно помешает, если я попытаюсь сделать это на его глазах.

Пожалуй, попрошу Сира помочь. Он подстрахует, поправит руку и отца после позовёт, объяснит всё.

Сын отнёсся к моей затее с большим пониманием, нежели муж, но в восторг тоже не пришёл. Покачал головой, сказал, что слишком опасно, а он меня любит. Пришлось объяснить, что мой поступок — дело чести.

— Только отцу не говори раньше времени. Приходи в сад на закате, нож захвати. Тебя, — вздох, — тебя папа учил удары наносить?

Конечно, учил. Может, лучше ему доверить? Я на колени встану, а он нож вонзит. Я же промахнусь, не смогу, потому что банально испугаюсь.

Весь день всё валилось из рук, кусок не лез в горло.

На всякий случай попрощалась с детьми, в игривой форме дала им наказ. Отшутилась, что надолго уезжаю в Медир, помогать кузену. Потом заперлась в спальне и разрыдалась.

Я ведь могу их больше никогда не увидеть…

Но я решилась. Я должна помочь тем, кого люблю, кому могу помочь. В крайнем случае, буду в виде духа общаться с домашними.

Помолилась Светоносному, написала покаянное письмо мужу, оставила на туалетном столике. Переоделась в то, что не жалко испачкать (всё равно в этом не похоронят, если я просчиталась), и медленно, через силу, спустилась вниз, стараясь ничем не выдать своих намерений.

Вымученно улыбнулась Анже, спросила о какой-то мелочи.

А в голове только бешенный страх смерти.

Это оказалось сложнее, нежели я предполагала. Я смалодушничала, даже убежала из сада, но потом вернулась.

Сир уже ждал. Переминался с ноги на ноги, потупившись, роя землю носком сапога.

Теперь я точно знала, что не смогу сама: дрожали руки. Даже пытаться не стала, попросила сына. Но он отказался. Принялась уговаривать его, но всё напрасно.

И тут появился Лэрзен.

Предчувствуя реакцию мужа, решилав воспрепятствовать попыткам помешать мне, выхватила у Сира нож и занесла руку для удара.

— Дана!

Пальцы сковало судорогой, но я мужественно сражалась за оружие, не выпуская его из рук.

— Всё будет хорошо, ты сможешь.

— Одана, я не позволю! Что за дурацкая идея? — Его голос слегка подрагивал от волнения. — Хадершет, какого арка? Это не игрушки!

— Помоги. Сир отказался — сделай ты.

Я шагнула к нему, и магия ослабла, отпустила. Протянула нож — так будет лучше.

— Ты… ты представляешь, о чём просишь? Убить собственную жену? Ты… Я… А если я не вытащу? Я же не прощу себе никогда, я жить с этим не смогу. Дождусь совершеннолетия Сира, убью кого-нибудь и сдамся светлым — пусть сжигают.

Вот ведь! Почему, почему признания в любви из него можно выбить только таким способом?

Значит, придётся самой…

Обхватила руками рукоять, пытаясь унять биение сердца, замахнулась… Лэрзен перехватил нож.

— Хорошо, я не стану. Отпусти, я сама верну Сиру.

Привстала на цыпочки, целуя мужа. И, пока тот не прочитал мои мысли, нанесла роковой удар, используя тело Лэрзена, как опору. Промахнулась, потому что жутко больно… И безумно хотелось жить.

Но мысленно попросила не спасать. Мне нужно на грань.

Кажется, мой некромант меня услышал. Во всяком случае, боль ушла, на место её пришла темнота. И полное отсутствие чувств.

Я держал на руках обмякшее тело жены.

Прав ли был? Но она бы мучилась, просто мучилась ещё полчаса, умирая. Удар нанесла неправильно, но рана глубокая, истекла бы кровью.

Безусловно, не стоял бы столбом, попытался спасти — увы, я не всесилен, но Одана просила иного. Осмысленно просила. Я выполнил просьбу, хотя далось это нелегко, только выучка помогла.

Привычным ударом — близкое существо. Собственную супругу.

Всё ещё придерживая её тело, опустился на землю.

На душе так пусто. И паршиво.

Я должен был помешать, должен был догадаться! Моя вина. Именно так: я чувствовал себя виноватым. Ничтожеством, позволившим глупышке совершить непоправимый поступок.