Людмила Астахова - Волчьи игры

— Сказано же: не хочешь сра… — Джэйфф осекся и поспешил исправиться. Еще не хватало грубить в присутствии дамы. — Словом, не умеешь скальп снимать, за нож не берись. Рилиндары хреновы! Так кому же принадлежит игорный дом, если это не секрет?

Резидентша не удержалась от весьма торжественного тона, словно вручала орден:

— Некому господину Сэрдарру Кэйнси!

Имя это ничего не говорило шуриа. То есть — абсолютно ничего, кроме того что оно до скрежета зубовного ролфийское. Так и хочется стрельнуть из мушкета. Можно даже в воздух. А можно и прицельно. И попасть.

— Отлично! Какое прекрасное имя! — восхитился Джэйфф. — Наверняка, прапрадеду вышеупомянутого господина я лично снимал скальп, причем по всем правилам. Видят Духи, мимо Кэйнси я бы пройти не смог.

— Скальп его прапрадеда вместе с самим прапрадедом утонул в заливе Мэрддин, — усмехнулась она, — так что мимо. Я так и знала, что ты пустил мою картотеку на утепление сапог, вместо того чтоб вкушать плоды трудов наших! Сэрдарр Кэйнси — правнук эрна Кинэйда Злосчастного, чтоб ты знал, а еще — формальный лидер «Детей Кинэйда». И он не эрн Кэйнси, он просто Кэйнси, заметь.

Шуриа, похоже, обиделся и прошипел с ядовитой любезностью:

— Моя драгоценная Умфрэйд, мне бы и трех жизней не хватило уследить за всеми чадами ваших плодовитых князей.

— Тебе хватит четверти часа, — обнадежила рилиндара ее превосходительство и указала на папку, торчавшую из открытого ящика стола. — А мне пора надевать мундир. — И не удержалась от язвительного и щедрого «пророчества»: — На ролфиек в ночнушках ты еще насмотришься, надоесть успеет!

Нашарив слетевший шлепанец, эрна Умфрэйд тяжеловато поднялась и мечтательно добавила:

— Сон мне был — гнала я нынче оленя… И чую, что ждут меня сегодня еще внезапные известия. Тангейн! Одеваться!

Ролфи, как и их четвероногие побратимы, всегда любили закапывать недоеденные косточки на черный день. И не важно, клад ли это, оружейный схрон или докладная записка полевого агента. Ролфи все под себя подгребут, рыкнут на любопытствующих и умостятся сверху — ждать, пока уляжется суматоха, чтобы в тишине и спокойствии насладиться добычей. Тому подтверждением — бумаги, взорвавшие четверть века назад спокойствие Империи Синтаф, да и последствия от прочтения дневника девы Аслэйг тоже не прошли ни для кого даром. И еще неизвестно, до чего можно докопаться, если сунуть нос в Священно-княжеские архивы.

Джэйфф еще раз почесался, отдавая должное аппетиту конфедератских блох, изгрызших его в узилище так, словно шурианская кровь для них редкий деликатес.

— Ну что ж… Глянем одним глазком…

Про Кинэйда Злосчастного, ставшего вождем ролфи после смерти Удэйна-Завоевателя, Элир знал только то, что сей муж никогда не был Священным Князем. Обнесли его богини благоволением, что не замедлило сказаться на характере воителя. Шуриа он предпочитал умерщвлять разными способами, а его самого убили диллайн. Оттого первые его люто ненавидели, а вторые — быстро забыли. Его единственная законная дочь Лэнсилэйн жертвенно вышла замуж за первого императора Синтафа. Ее диллайн недооценили, за что и расплатились сполна.

Но как порой в жизни случается — князь Кинэйд посещал не только спальню супруги, а значит, неизбежно имел приплод на стороне.

Джэйффа всегда интересовало, думают ли властители народов и земель, когда спускают штаны и залазят на очередную бабу, о том, какой кровавой юшкой умоются верные подданные, расплачиваясь за альковные похождения венценосцев. Пожалуй, что нет, не думают. А бастарды рождаются, вырастают и целеустремленно метят на отчий трон, а если и не метят, то неизбежно становятся живым знаменем всех недовольных существующими порядками. Мертвые бастарды тоже идут в дело. Их именами разномастные мятежники прикрываются, точно щитами, оправдывая свое существование былой несправедливостью. Идея не нова, а потому бывший рилиндар ничуть не удивился, что кучка ролфийских эмигрантов-оппозиционеров именовала себя «Детьми Кинэйда». Звучит, по крайней мере, романтично и намекает на определенные претензии. Лэнсилэйн все-таки была женщиной, что уже само по себе не слишком хорошо в глазах хелаэнаев.

Еще меньше Джэйффа поразил денежный источник существования «Детей Кинэйда». Политика — вещь затратная, тут надобны суммы немалые. И таковые сыскались у верхушки безземельных — у финансистов и промышленников Ролэнси. А тем уже давненько не терпелось откусить от сладкого пирога власти.

«Значит, у друга-Вилдайра не все так гладенько, как может показаться со стороны, и одними лишь кобелиными выходками лорда Конри его беды не ограничиваются, — размышлял Элир. — Занятно, очень занятно. А ведь рано или поздно, так или иначе с «денежными мешками» придется что-то делать».

Собственно говоря, наблюдения за «Детьми Кинэйда» велись ролфийской разведкой исключительно для пущего порядка. Ибо настоящей боевой группы у высокородных наследников княжеских байстрюков не имелось. Не хотели ручные, привыкшие сытно есть и мягко спать волчишки марать персты в крови во имя мифических претензий Сэрдарра Кэйнси, который даже не эрн, на венец Ролэнси. И головы класть на алтарь победы не торопились. Джэйфф их даже в чем-то очень-очень понимал. Перспективы призрачны, а главоусекательная машина реальна и близка.

Но с тех пор, как штаб-квартира заговорщиков переместилась в игорный дом «Черный Лебедь», все изменилось. Бывший рилиндар не сдержался и облизнулся. Игорные дома влекли его ничуть не меньше, чем банки. Восхитительное изобретение ушлых полукровок, просто восхитительное. Еще одно место, где деньги только и дожидаются нового хозяина. И если представится случай… А он обязательно представится! Ведь именно после тайной встречи в «Черном Лебеде» с ролфийскими заговорщиками финансист Силэйн распрощался не только с жизнью, но и перед самой смертью — с крупной суммой денег. Когда человека сначала запытали в стиле Новой Рилинды, а потом мерзкий самозванец Бэхрем снял со счета на предъявителя, открытого Силэйном, кругленькую сумму наличным золотишком, то эти события точно связаны между собой.

Несмотря на то что Паленая Хайнри, безусловно, была дамой, о принадлежности своей к женскому полу госпожа резидентша предпочитала вспоминать как можно реже. Однако существовали три повода, неотвратимо возвращавшие ей память: баня, лунные дни и послания от коллег, эрна Оринэйра и эрна Рэдрина. Оба брата-волка с завидным упорством напоминали Умфрэйд о том, что она рождена носить юбку, но если индарский резидент делал это мило и в целом «положительно», то от замечаний и намеков женоненавистника из амалерского представительства Хайнри начинала плеваться и фыркать, словно нюхнувшая уксуса кошка. Но какие бы чувства ни испытывали друг к другу главы вэймского, амалерского и индарского секторов, в одном они сходились единодушно. Вмешательства начальства из метрополии не терпел никто, особенно когда вмешиваться начинал сам лорд-секретарь. На том они трое в свое время и сговорились. И если над этой частью материка начинало попахивать дымком, Хайнри, Рэдрин и Оринэйр мгновенно забывали все свои предрассудки, симпатии и антипатии, вставая спиной к спине.