Евгений Щепетнов - Монах. Предназначение

– Они притащили лестницы – подбежал запыхавшийся гвардеец – сейчас начнут штурм!

– Открыть ворота! – твёрдым голосом приказал Фёдор

Стальные ворота с медными накладками, начищенными кирпичом и сияющими в свете лучей послеобеденного солнца, медленно поползли вверх, влекомые системой цепей и блоков. В эти ворота спокойно могли въехать сразу четыре экипажа в ряд, и даже не зацепить друг друга. Эта стальная махина весила не менее пятнадцати тонн, и для её поднятия нужна была сложная система блоков, вОротов и несколько сильных мужчин, для активации механизма.

Между мостовой и нижним краем образовалась щель…выше…выше…вот она уже полуметровой высоты…ещё выше…в щель начинают влезать орущие, разгорячённые вином и революционной яростью мятежники, чтобы оказаться перед рядами гвардейцев в полном боевом вооружении – латах, шлемах, с саблями и кинжалами на поясе и с ружьями в руках. Ружья направлены на ворота, и гвардейцы стоят молча, спокойно, как блестящие стальные статуи. Первый ряд опустился на колено – как учили – второй целится поверх их голов.

Мятежники, первыми прорвавшиеся на территорию, прилегающую к дворцу, вначале опешили и подались назад, глядя на ряды безмолвных солдат, но ворота поднимались всё выше и выше, сзади напирала яростная, вопящая толпа и поток людей понёсся на солдат, как горный сель, спускающийся после дождей по долинам и сносящий на своём пути всё – людей, строения, всё, что попадётся ему на пути.

– Пли! – Фёдор, бледный, но решительный, махнул рукой, и грянул гром. Ружья полыхнули пламенем, выдохнули длинные, густые клубы дыма – раз, два! – и двор превратился в мясорубку. Картечь рвала тела, проносилась дальше, с визгом рикошетируя от ворот, от мостовой, от немногочисленных лат, надетых на штурмующих. Каждая из маленьких свинцовых смертей нашла свою цель.

Разом полегли несколько десятков человек – по последующим подсчётам – около сотни. Солдаты мгновенно перезарядили ружья и мерным шагом пошли вперёд. Толпа снова нахлынула в ворота, не понимая, что произошло. С ними случилось то же самое.

Солдаты организованно вышли из ворот дворца, быстро, как учили, развернулись в шеренги и начали методично палить по пятитысячной толпе. Солдат с ружьями было полторы сотни, и если бы вся толпа ринулась вперёд – им бы не поздоровилось. Но ведь это придётся идти на смертоносный рой, и погибнуть! И каждый из бунтовщиков думал – пусть гибнут другие. А лучшая тактика в случае опасности – сбежать, и спрятаться дома.

И толпа побежала.

Вопли, крики, звенит по булыжникам мостовой брошенное оружие. Улица не могла сразу вместить такое количество людей ворвавшихся в неё с дворцовой площади – люди давились, хрипели, рвались, спасаясь от неминучей гибели.

Началась паника, и в ней погибло людей больше, чем от выстрелов солдат. Мятежники дрались друг с другом, резали, кололи, били, затаптывали упавших – на месте давки осталось более пятисот человек убитых и покалеченных своими 'коллегами'. Они стонали, хрипели, плакали, выхаркивая красную, густую кровь и проклинали то день, когда поддались на призывы своих предводителей и пошли штурмовать дворец императора. Ведь, по сути – им было всё равно, какой император сидит на троне. Их это не очень-то и касалось – главное, чтобы были деньги на еду, выпивку и женщин. А поход на дворец казался забавным приключением – а ещё – возможностью неплохо заработать. Ведь дворец хранит в себе сокровища императора. А вот кровь, боль, смерть и дерьмо, выпадающее из распоротого живота никто не обещал…

С территории дворца вытягивались остальные подразделения – гвардейцы, пехота. За ними – конные гвардейцы. Они сходу перестраивались в боевые порядки и началась операция по умиротворению.

Мужчина выглянул из-за шкафа, прикрывавшего окно и едва не получил стрелу в глаз. Она скользнула по черепу, пробороздив лоб и вонзилась в настенную полку, расщепив доску надвое. Жена купца пронзительно взвизгнула, а дети, спрятавшиеся под столом в дальнем углу, громко заплакали.

– Тихо! – сказал хрипло купец, вытирая кровь, заливавшую ему глаза – живой я. Пьяные они, потому стреляют неточно. Натягивай арбалет – возьми крюк. Я сейчас – мне кажется, по крыше кто-то топает.

Купец взял саблю, прислонённую к стене, в правую руку, в левую кинжал, и полез по лестнице на второй этаж.

Тут было тихо. На втором этаже располагались спальни его и жены, а также четверых детей – Бог дал их ему после того, как прежняя жена умерла, захватив с собой и двоих маленьких детей. Он смог жениться только через двадцать лет, когда память о прежней семье затянулось тиной долгих-предолгих лет. Все эти годы он путешествовал по стране, участвовал в войне со Славией – вначале служил солдатом, поднялся до капрала, но оставил службу и стал торговать тканями и пряностями. У него открылся талант купца, и мужчина скоро разбогател – не так, чтобы быть совсем уж богатым, вроде крупных аристократов или землевладельцев, но достаточно для того, чтобы больше не думать о будущем, не прикидывать – хватит ли ему денег до следующей выдачи жалования, или нет, и может ли он позволить себе купить ту, или иную вещь и посидеть в дорогом трактире.

На шестом десятке лет он влюбился. В дочь своего старого знакомого – партнёра по торговле коврами. Самое смешное – что она тоже полюбила его. Он долго не мог ей признаться в любви, пока она сама не взяла всё в свои руки – заманила в библиотеку и бросившись на шею, впилась в губы долгим поцелуем. Он стоял, как идиот, не зная, как поступить, и когда она заявила, что любит его с детства – растерялся. Впрочем – всё завершилось хорошо. Её отец, посмеиваясь, требовал, чтобы он называл его папой, когда они собирались на лёгкую дружескую попойку, а жена быстренько нарожала ему четверых детей – одного за другим, каждый год, как будто опасаясь, что муж скоро не сможет заделать ей больше ни одного.

Он как-то сказал ей об этом, она долго смеялась, так, что у неё из глаз потекли слёзы, и легонько хлопнув его по лбу, сказала, что он болван, и его мужской силы хватит ещё лет на пятьдесят – иные молодые не могут столько трудиться в постели, как он. Просто она хочет много, много детей, чтобы дома было шумно и весело, чтобы никогда в доме не переводилось счастье. Ведь дети – это счастье…

Это утро начиналось как обычно – завтрак, потом открытие лавки – продавец пришёл как всегда вовремя, он был человеком пунктуальным и работал у купца уже десять лет, став чем-то вроде члена семьи. Он никак не мог жениться, и смеялся, что когда подрастёт старшая дочка купца, он обязательно женится на ней. Дочь хихикала, и говорила что дядя Шутар глупый – разве дяденьки женятся на маленьких девочках? На что он отвечал, что она вырастет, и узнает, какой дядя Шутар красавчик и обязательно его полюбит. Все весело смеялись и так повторялось примерно раз в неделю, обычно по субботам, когда они закрывали лавку пораньше и чаёвничали в гостиной.