Владимир Пекальчук - Жестко и быстро

Затем он отправился дальше, а я крикнул ему вдогонку:

— И это, сделай одолжение. Передай моей матери, что ее подарок сослужил мне добрую службу.

— Передам, — кивнул К’арлинд.

Три года спустя я скопил достаточно, чтобы открыть свое собственное додзё. Точнее, открыть я мог давно, но я решил, что не просто открою, но и построю, что это будет самое настоящее додзё. С оградой, садом, прудом, с привычной глазу архитектурой — все так, как мило моей душе.

Место я выбрал в пригороде Гиаты, в тихом районе, населенном средним классом. Конечно, все это — и стройка диковинного здания, и переезд высококлассного инструктора, который учил всю городскую полицию, поколачивал магов и в девятнадцать лет уже имеет продолжающих его дело учеников — не осталось незамеченным для пригорода и местных репортеров. Я дал пару интервью, которые послужили мне в некотором роде рекламой и сыграли определенную роль на первом этапе.

При этом мне пришлось объяснить значение слова «додзё», и я представил его как название школы, где преподается «путь пустой руки».

Один из репортеров оказался настолько ушлым, что докопался до моего прошлого в Аквилонии, поехал туда и привез сенсационный материал. Достоянием кортанской публики стали и мои приключения в пустыне смерти, и разборки со службой безопасности Ковачей, и даже тот факт, что я три дня разыскивался за вооруженный разбой и уничтожение государственного имущества, чего я не знал, но о чем догадывался. Правда, всего три дня спустя дело закрыли: церковники были вынуждены либо признать, что настоятель одного из храмов виновен в убийстве и не прошел испытание Божьим судом, либо согласиться, что Божий суд — чепуха. А потому, видимо, постарались дело закрыть и обвинения с меня снять.

Из-за этого я имел еще одну встречу с церковниками, на этот раз кортанскими, следующими несколько иной идеологии, но в целом признающими того же господа.

Все их расспросы я пресек на корню:

— Прошу меня простить, господа, но вас это не касается. Это дело сугубо мое и всеведущего.

Ну а к моему додзё потянулись первые желающие постигать таинственный путь, позволяющий единичкам выписывать люлей магам высоких уровней, и их было довольно много, потому я поступил, как когда-то поступали старые окинавские мастера: назначил вступительное испытание. Каждый желающий должен был три дня с рассвета и до заката простоять у ворот додзё. Я запретил есть, пить, говорить, отлучаться, садиться или опираться на ограду. Для подростков с двенадцати лет — один день.

Несмотря на такие жесткие меры, я набрал две взрослые группы и одну подростковую, а также одну коммерческую, с очень высокой платой, но без испытаний. Это позволило мне принять нескольких учеников из бедных семей, в которых я увидел достаточный потенциал, чтобы потратить на них свое время.

Дела мои, и без того постепенно, но стабильно растущие, пошли в гору еще круче, так что я смог больше времени отдавать моему искусству, и в этой области проделал кое-какую работенку, более комплексно объединив карате и технику пустотного щита и создав три разных ката для этой цели.

Еще год спустя произошел инцидент, в котором мой ученик, единичка, как и я, поставил на место наглого отпрыска знатного рода, мага огня третьего уровня. В Кортании маги не являются дворянами по умолчанию, однако тут практикуются дуэли, при этом сторона, отказавшаяся принять вызов, обязана принести оппоненту унизительные извинения. И когда внезапно единичка приняла вызов и победила на дуэли голыми руками — это было подобно взрыву бомбы. Лучшей рекламы я себе придумать не мог, а «путь пустой руки» сразу стал сенсацией.

Коммерческую группу я распустил за ненадобностью, а вступительное испытание стало обязательным для всех и одинаковым для всех — три дня. И теперь я обладал редким для учителей счастьем: учить только заведомо достойных.

Как-то раз постучался в мою дверь секретарь столичного графа: его прислали, чтобы договориться об обучении старшего сына старого, почтенного рода.

— А что там договариваться, — пожал плечами я, — пусть приезжает. Правила вступительного испытания вон висят на стене.

— Вы не понимаете, — сказал секретарь, — юный Альбер Мэннинг Второй — дворянин и будущий граф, у него нет времени на эти испытания, не говоря о том, что они задевают его дворянское достоинство!

— Нет, это вы не понимаете. Здесь нет никаких дворян, есть только я и мои ученики. Я учу слабых быть сильными и ни перед кем не склоняться. И этот самый Альбер Мэннинг может поступить только на общих основаниях.

— Но он учится в столичном университете! У него и так времени мало!

— А, то есть вы думали, я буду к нему в столицу ездить? Если он хочет учиться «пути пустой руки» — пусть бросает университет. Если он не собирается посвятить этому всю свою жизнь — у меня нет на него времени. А теперь убирайтесь вон.

После этого разговора я повесил у ворот табличку «Дворянам вход только со снятым головным убором. Все, кому это не нравится, могут прислать вызов на дуэль». Вызовов, впрочем, не было.

А Альбер все же приехал и испытание прошел. И попал в группу второго года всего за семь месяцев. На мой вопрос, почему он на это решился, Альбер ответил просто: чтобы быть равным среди равных в любом обществе и не позволить никому смотреть на себя сверху вниз. Достойная мотивация.

Тут в доме зазвонил телефон, прервав мою тренировку на семи сотнях.

— Слушаю?

— Я в супермаркете, — раздался в трубке голос Горди, — тебе чего-нибудь особенного купить к обеду?

— Морепродуктов каких-нибудь.

— У нас есть креветки, кальмары и рыба.

— Вот чего-нибудь кроме этих трех пунктов. Ностальгия по прошлой жизни, знаешь ли.

— Ладно, — рассмеялась Гордана.

Она совершенно неожиданно появилась у моего порога через четыре года после того, как мы с ней расстались у монастыря.

— Привет, — сказала она тогда.

Я ответил не сразу: утратил временно дар речи.

— Как ты меня нашла?!

— Делов-то… По штемпелю узнала страну, приехала и поспрашивала. Когда узнала, что в Гиате полицию тренирует инструктор-молокосос, — догадалась, что это, видимо, ты и есть.

Я отправил письма родне и друзьям со столичного почтамта, не указав обратный адрес, но, как оказалось, конспирация моя критики не выдержала. Что ж, в этом как минимум один плюс: Горди смогла меня найти.

Когда я пригласил ее войти, она вытащила из багажника своей машины четыре нехилых саквояжа.

— Вижу, ты надолго, — ухмыльнулся я.

— Не очень. Я в Кортанию так, проездом. Лет на семьдесят задержусь, может восемьдесят, вряд ли больше.