Анджей Сапковский - Владычица озера

Ярре погрузил перо в чернильницу. Внучата в глубине сада пискливо кричали, их смех звенел словно стеклянные колокольчики.

Однако же приметил грозящую опасность чуткий навроде журавля Ян Наталис, в миг единый уразумел, что там светит. И, не мешкая, гонца послал к краснолюдам с приказом полковнику Эльсу…

При всей своей семнадцатилетней наивности корнет Обри понимал, что добраться до правого крыла, передать приказ и снова вернуться на командирский холм можно самое большее за десять минут. Ни в коем случае не дольше. Конечно, на Чиките, кобыле изящной и быстрой как лань.

Однако еще прежде, чем он домчался до Золотого Пруда, корнет понял, что, во-первых, неизвестно, когда он доберется до правого крыла, и, во-вторых, неизвестно, когда ему удастся вернуться. И еще он понял то, что ему очень даже пригодится резвость Чикиты.

На поле, к западу от Золотого Пруда, кипел бой. Черные секлись с бруггенской конницей, защищающей боевые порядки пехоты. На глазах у корнета из скопища людей и коней внезапно, словно искры, словно осколки разбитого витража, выпали и беспорядочно рванулись к речке Хотле фигурки в зеленых, желтых и красных плащах. За ними черной рекой разливалась поводь нильфгаардцев.

Обри резко осадил кобылу, рванул поводья, готовый развернуться и бежать, сойти с дороги беглецов и преследователей. Однако чувство долга взяло верх. Корнет прильнул к конской шее и пошел головокружительным галопом.

Вокруг стояли крик и рев, мелькали, как в калейдоскопе, фигурки, сверкали мечи, неслись звон и грохот. Некоторые припертые к пруду бруггенцы отчаянно сопротивлялись, сбившись в кучу вокруг знамени с якорным крестом. На поле Черные добивали рассеянную, лишенную поддержки пехоту.

Неожиданно все заслонил черный плащ со знаком серебряного солнца.

— Evgyr, nordling!

Обри крикнул, поднятая криком Чикита сделала прямо-таки олений прыжок, спасая ему жизнь и вынося за пределы досягаемости нильфгаардского меча. Над головой засвистели стрелы, завыли бельты, в глазах снова замелькали разноцветные фигурки.

«Где я? Где свои? Где враг?»

— Evgyr morv, nordling!

Грохот, стук, ржание лошадей, крик.

— Стой, молокосос! Не туда!

Женский голос. Женщина на вороном жеребце, в доспехах, волосы развеваются, лицо забрызгано кровью. Рядом — конники в латах.

— Ты кто? — Женщина размазала кровь рукой, в которой держала меч.

— Корнет Обри… Флигель-адъютант коннетабля Наталиса… С приказом полковникам Пангратту и Эльсу…

— Тебе не добраться туда, где дерется «Адью». Давай к краснолюдам. Я — Джулия Абатемарко… Вперед, черт побери! Нас окружают! Галопом!

Он не успел возразить. Да и смысла не было.

Через две-три минуты сумасшедшего галопа из пыли возникла масса пехоты, квадрат, наподобие черепахи прикрытый панцирем из деревянных щитов и на манер подушечки для иголок ощетинившийся копьями. Над квадратом развевалось большое золотое знамя со скрещенными молотами, а рядом с ним торчал шест с конскими хвостами и человеческими черепами.

На квадрат, наскакивая и тут же отбегая, словно псы, рвущиеся укусить размахивающего палкой деда, бросались нильфгаардцы. Дивизию «Ард Феаинн» из-за огромных солнц на их плащах невозможно было перепутать ни с какой другой.

— Бей, Вольная Компания! — крикнула женщина, закрутив мечом мельницу. — Отработаем дукаты!

Конники — а с ними и корнет Обри — ринулись на нильфгаардцев. Стычка длилась всего несколько минут. Но была жуткой. Потом стена щитов раскрылась перед ними. Они оказались внутри четырехугольника, в толпе, среди краснолюдов в кольчугах, шлемах с бармицами и остроконечных шоломах, среди реданской пехоты, легкой бруггенской кавалерии и закованных в латы кондотьеров.

Джулия Абатемарко (Сладкая Ветреница, кондотьерка, только теперь сообразил Обри) потянула его к пузатому краснолюду в шишаке, украшенном красной шкофией,[53] неуклюже сидящему на нильфгаардском коне в ладрах, в седле пикинеров с большими луками, на которое он взобрался, чтобы иметь возможность смотреть по-над головами пехотинцев.

— Полковник Барклай Эльс?

Краснолюд одобрительно кивнул шкофией, заметивши кровь, что забрызгала корнета и его кобылу. Обри невольно покраснел. Это была кровь нильфгаардцев, которых кондотьеры рубили рядом с ним. Сам он не успел даже меча вытянуть.

— Корнет Обри.

— Сын Анзельма Обри?

— Младший.

— Ха! Я знаю твоего отца! Что там у тебя от Наталиса и Фольтеста, корнетик?

— Центру группировки грозит прорыв… Господин коннетабль приказывает Добровольческой Рати как можно скорее свернуть фланг и отойти к Золотому Пруду и речке Хотле… Чтобы поддержать…

Слова корнета заглушили рев, храп и визг коней. Обри вдруг сообразил, до чего бессмысленные он привез приказы. Как мало они значат для Барклая Эльса, для Джулии Абатемарко, для всего этого краснолюдского четырехугольника под золотым знаменем с молотами, развевающимся над черным морем окружающих, штурмующих со всех сторон нильфгаардцев.

— Я опоздал, — простонал он. — Я прибыл слишком поздно…

Сладкая Ветреница фыркнула. Барклай Эльс оскалился.

— Нет, малыш, — сказал он. — Просто Нильфгаард пришел слишком рано.

— Поздравляю дам и себя с удачной резекцией тонкого и толстого кишечника, спленектомией[54] и сшивкой печени. Обращаю внимание на время, понадобившееся нам, чтобы ликвидировать последствия того, что за доли секунды было сотворено нашему пациенту во время боя… Советую это воспринять как материал для философских размышлений. А теперь мазель Шани зашьет нам пациента.

— Но я этого еще никогда не делала, господин Русти.

— Когда-то надобно начинать. Шейте красное с красным, желтое с желтым, белое с белым. Так наверняка будет хорошо…

— Это ж надо! — рванул бороду Барклай Эльс. — Что ты говоришь? Что говоришь ты, младший сын Анзельма Обри? Что мы тут, получается, баклуши бьем? Мы, курва его мать, не дрогнули даже под напором! Ни на шаг не отступили! Не наша вина, что эти му… эээ… из Бругге не сдержали!

— Но приказ…

— Задом я давлю такие приказы!

— Если мы не закроем брешь, — перекричала рев Сладкая Ветреница, — Черные прорвут фронт. Фронт прорвут! Раскрой мне ряды, Барклай! Я ударю! Я прорвусь!

— Вырежут вас, прежде чем доберетесь до пруда! Погибнете там зазря.

— Так что ты предлагаешь?

Краснолюд выругался, сорвал с головы шишак, хватанул им о землю. Глаза у него были дикие, налитые кровью, страшные.