Андрей Егоров - Путешествие Черного Жака

— Ну, — проговорил один из них и лениво сплюнул на пол.

— У нас тут подсадная утка. — Толстяк показал на Олафета. — Поглядите-ка на него, это же Королевский Садовник, только сдается мне, он теперь работает на королевскую охранку. Эй ты… Я к тебе обращаюсь…

Он слегка пошевелил Олафета, который, казалось, дремал, прижав к стене босую ногу. Тот в ответ промолчал.

— Похоже, он сдох, — ухмыльнулся человек с бесцветными глазами.

— Собаке собачья смерть, — сипло сказал другой помощник толстяка.

— Ты меня слышал или нет? — выдавил толстяк, не обращая внимания на их реплики. — Садовник, поднимайся…

Поскольку Олафет никак не реагировал, толстяк занес ногу для удара. Только я дернулся, намереваясь помочь Садовнику, как тот внезапно пришел в движение, перехватил ногу, быстрым жестом дернул вверх большой палец и сломал его… Толстяк закричал и опрокинулся назад, а Олафет вскочил на ноги, грозно вперив взгляд в своих противников. Он оскалил желтые волчьи зубы.

— Молодая поросль, — прошипел он, — сейчас я немного подровняю кусты общества, чтобы они выглядели красиво…

Теперь стало понятно, почему его называли Королевским Садовником.

Один из помощников толстяка поспешно отбежал в сторону, а тот, у которого лицо было словно гипсовая маска, выбросил вперед руку с зажатой в пальцах заточкой. Олафет перехватил ее у запястья, подался вперед всем телом, ударил по изгибу локтя, и через мгновение тонкое лезвие вонзилось в бесцветный глаз. Следующим движением Королевский Садовник перехватил заточку и перерезал несчастному горло. Отбросив окровавленный труп, он метнулся к толстяку. Тот попробовал отползти по скользкому мокрому полу тюремной камеры, но Олафет оказался проворнее и несколько раз воткнул заточку ему в живот. Толстяк бешено задергался и завизжал, кровь брызнула из него, словно сок из свежего яблока, зажатого в крепком кулаке воина, а когда несчастный уже весь истек ею, Садовник вонзил заточку ему прямо между глаз. С противным хрустом острый металл пробил черепную коробку и вошел в мозг. Толстяк задергался на полу, ухватился за рукоятку, потом покатился к стене и там затих.

— Помогите, убивают! — с криками сиплый заключенный принялся колотиться в дверь.

Королевский Садовник не обращал на него никакого внимания. Он растянулся на лавке, которую до этой короткой схватки занимал убитый, и, положив тяжелые ладони под голову, затих — то ли уснул, то ли просто закрыл глаза и отдыхал…

Через некоторое время перепуганный до смерти бандит перестал биться в дверь, стараясь держаться как можно ближе к стене, прошел в дальний угол и остался сидеть там. Стражники явились на крик только через час. Ухмыляясь, они за ноги выволокли убитых, и я понял, что драки со смертельным исходом здесь не редкость и властям такой порядок вещей только на руку — меньше мороки с заключенными, их кормежкой и допросами…

В этой выгребной яме мы просидели целую неделю. Потом несколько стражников вывели меня и Королевского Садовника Олафета на допрос, который проводил усталый стражник в пыльной форме. У него были голубые глаза немного навыкате и тонкий нос с горбинкой. Самое обыкновенное лицо… И этому человеку предстояло отправить нас на смерть. На то, что решение уже принято и осталось только уладить детали, указывало все: мнимое безразличие стражей, которые нас привели, усталость человека с обыкновенным лицом и удушливая атмосфера, воцарившаяся в комнате, когда мы вошли.

— Где ты познакомился с Королевским Садовником? — спросил стражник.

— Прямо на площади, — ответил я.

— Ну да, — устало сказал он, — это мы все уже, кажется, слышали.

— Так и было…

— Ладно, теперь это не имеет значения. — Он сделал стражам знак, подписал какую-то бумагу, и нас повели на суд.

Зачем был нужен это допрос, так и осталось вопросом без ответа. Наверное, это была простая формальность. Как, впрочем, и суд. Он был довольно скорым. С обязанностями главного обвинителя в Катаре отлично справлялся мой старый знакомый — инквизитор Риан де Руаси. Он в темной мантии прошел на свое судейское место, поднял глаза и смерил нас суровым взглядом исподлобья… Потом глаза его вспыхнули — он узнал меня…

— А, юноша, показывающий фокусы, — выдавил он с нескрываемым злорадством, — что же ты не воспользуешься своим даром?

Я не знал, что ответить, только развел руками.

Риан де Руаси расценил мой жест по-своему.

— Понятно! — злорадно воскликнул он. — Твой темный покровитель покинул тебя. Ты должен был бы знать, что такое рано или поздно случается со всеми колдунами…

Олафет покосился на меня.

— …А я небезосновательно предполагал, что мы еще встретимся, но человек предполагает, а бог, как известно, располагает… Я просил его об этом. И с самого начала я знал, что ты появился в Катаре не просто так, — де Руаси воздел вверх ладонь, — я знал, что ты что-то замыслил, но тебе удалось скрыться от меня… И я буду наказывать даже себя за недостаточную предусмотрительность.

Толпа, собравшаяся в зале, загудела, одобряя слова инквизитора.

— За убийство особы королевской крови вам полагается смертная казнь — только смерть облегчит вашу участь: казнь проведут безотлагательно… Если вы можете назвать причину, по которой мы должны отложить казнь, лучше скажите об этом сейчас.

— Я не виновен, — выкрикнул я.

— Что-то подобное я уже слышал от тебя. — Инквизитор разразился каркающим смехом. — Больше тебе не удастся совершать твои злодейства, колдун. Темный покровитель отвернулся…

Олафет, в отличие от меня, предпочел промолчать, он был как всегда апатичен и жалок…

— Ну что же, мне кажется, всем все стало понятно. — Де Руаси пожевал губами. — Уведите осужденных…

Нас подхватили под руки и поволокли наружу. Здесь нам на головы натянули холщовые мешки, чтобы мы не могли видеть, что происходит. Дальше мы двигались стремительно. Как я узнал позже, нас тащили к главной площади города, где уже собралась толпа зевак вокруг наспех сооруженного деревянного помоста. На нем, опершись о массивный топор, стоял и ожидал нас королевский палач. Когда нас втаскивали на деревянный помост, я упирался и выкрикивал проклятия, которые были едва слышны сквозь мешок, нахлобученный на голову. Толпа бесновалась внизу. Люди рычали что-то злое, швыряли огрызки, объедки, камни с мостовой, иногда попадая в нас.

Палач деловито освободил наши головы, чтобы мы могли разглядеть происходящее и отчетливей ощутить волны ненависти, исходившие от бесновавшейся внизу толпы.

«Ну вот и все! Кажется, мое затянувшееся путешествие наконец подходит к концу. А я-то мечтал об устоявшемся быте, хорошем доходном заведении, обустроенности, успокоенности в жизни, уверенности в завтрашнем дне… А что получил взамен — публичное отсечение головы на центральной площади Катара».