Андрей Егоров - Путешествие Черного Жака

Очнулся я, когда нас уже притащили в какой-то каменный дом с прочными решетками на маленьких окнах.

— Очнулся, — с веселой ноткой в голосе задорно сказал стоявший рядом со мной крепыш с кнутом в руке. — Добро пожаловать в распределитель инквизиции.

Приглядевшись к нему — у меня перед глазами все еще мелькали цветные пятна и все расплывалось, — я узнал всадника, которого так ловко выдернул из седла.

— Узнал меня? — Он погрозил мне кнутовищем. — Ну погоди же, я с тобой еще посчитаюсь.

Я сплюнул кровь ему под ноги и поглядел на Олафета. Вид у него теперь был не только жалкий, но и весьма побитый. Лицо пересекал багровый рубец, да и вся его бедная одежда теперь была изорвана ударами кнута. Сквозь лохмотья просвечивали кровавые раны.

— Документы у тебя есть?

— Не знаю. — Он поморщился, должно быть, даже говорить ему было больно.

Олафета торопливо обыскали. Стражники действовали быстро и методично. А он только раздосадованно разводил руками: мол, понять не могу, куда подевались эти чертовы документы. После обыска один из стражей, здоровенный усатый детина, изо всех сил ударил беднягу кулаком в живот.

— Ну что, собака, — сказал он, — попил нашей кровушки? Да тебе документы без надобности, тебя и так любой мерзавец знает в этом городе…

Олафет кивнул и снова развел руками, мол, не моя в этом вина. Сложно было даже представить, что этот человек совсем недавно так безжалостно прикончил короля Катара… Сейчас он выглядел совершенно безобидным, даже жалким… Как тогда на площади, во время нашего первого знакомства. Вдруг лицо его странным образом изменилось, он ухмыльнулся:

— А я говорил, что переведу всю их породу, что в любом случае выполню предначертание.

Гримаса, исказившая черты Олафета, была настолько жуткой, что я даже вздрогнул.

— Ну вот что, — из-за стола поднялся толстый страж, сжимавший в руке связку ключей, — полагаю, нам не обязательно слушать, что он тут плетет, пусть посидит немного в общей камере, а потом придет палач, которому его убеждения покажутся очень интересными…

— Наш палач — очень продвинутый человек, — обратился он к Олафету, — ему приятно послушать любого осужденного, он говорит, что испытывает меньше угрызений совести после того, как все эти негодяи делятся с ним своими черными мыслями…

Меня тоже обыскали, не нашли ничего, что заслуживало бы внимания, и следом за Олафетом провели к общую тюремную камеру, представлявшую собой огромный полутемный подвал, за двести шагов от которого я почувствовал запах нечистот и экскрементов. Здесь были собраны главные отбросы общества со всего света. Они пребывали в Катар без документов и подорожных и попадали в распределитель. Обратно к свету выбирались очень немногие…

Когда железная дверь с лязганьем захлопнулась за нашими спинами, Олафет коснулся моей руки:

— Ну ты… в общем… не сердись на меня, я не хотел тебя втравить, не думал, что так получится…

— Я и не сержусь, — ответил я.

Я все еще не мог поверить, что оказался в подвалах катарской охранки, лишенный дара колдовства и надежды оказаться по ту сторону железной двери, снова увидеть солнце и приласкать какую-нибудь сладкую на вкус красотку. В темноте шевелилось множество мрачных фигур. К каждому из этих людей жизнь была не очень-то благосклонна и частенько била их под дых. Олафет молча прошел к деревянным лавкам, на которых вповалку спала человеческая масса, и аккуратно, чтобы никого не потревожить, уселся на самый край, задумавшись о чем-то.

Я же продолжал стоять у двери, надеясь, что вот сейчас произойдет что-то, что позволит мне выйти отсюда…

Ко мне неожиданно приблизился человек. По всему было видно, что он тут уже очень давно. Его наглая физиономия могла вызвать только ненависть у приличных граждан и неприязнь у не слишком приличных.

— Это что, твой друг? — спросил он у меня, осторожно кивнув на Олафета.

— Я его почти не знаю, мы познакомились только что на площади.

— А следовало бы знать, парень. Это Олафет, Королевский Садовник. Так его называли в шутку. Лет двадцать назад это был самый опасный головорез во всем Катаре. Он владел мечом, как сам Сатана. А кинжал мог метнуть с расстояния в пятьдесят шагов и попадал точно в цель… Его боялись во всех притонах Южного Централа… Он убил столько человек, что сам вряд ли смог бы сосчитать… Это не человек — это дьявол.

— По виду не скажешь…

— Пристрастился к спиртному — и сделался ни на что не годен. Взгляни на него.

Лежавший на лавке толкнул Олафета ногой, тот отпрыгнул, прижался к стене, потом сполз по ней и уселся прямо на холодный земляной пол…

— За что его взяли? Ты наверняка знаешь, — спросил толстяк.

— Убийство короля…

— Он убил короля? — оживился толстяк. — Я так и знал, что люди сильно преувеличивают его слабость. А ты, случайно, не видел, как это произошло?

— Метнул нож с пятидесяти шагов и попал ему точно в горло.

Толстяк издал восхищенный возглас:

— Вот это да! Похоже, старый добрый Олафет вернулся.

Я с сомнением посмотрел на жалкую фигуру, скрючившуюся на холодном полу.

— А вот мы сейчас проверим, — толстяк хмыкнул, — если это Олафет, то он обязательно что-нибудь предпримет…

Он развернулся, я поспешно ухватил его за рукав.

— Что вы собираетесь делать? — спросил я.

Он посмотрел на меня с интересом и некоторой угрозой, перевел взгляд на мои пальцы, вцепившиеся в его одежду, и я поспешно отдернул руку.

— Так-то лучше, парень, — сказал толстяк, — потому что меня ты тоже не знаешь. — Он отвернулся: — Эй, Бравер, Шоку!

Лежавший на лавке приподнялся на локте, его лицо не отражало почти ничего, выражение было настолько непроницаемым, что казалось, будто он вылеплен из гипса, глаза человека были бесцветны. Второй отделился от стены — до этого он стоял в ее тени. Оба они, лениво передвигаясь (должно быть, такая походка была заведена у заключенных), приблизились к толстяку.

— Ну, — проговорил один из них и лениво сплюнул на пол.

— У нас тут подсадная утка. — Толстяк показал на Олафета. — Поглядите-ка на него, это же Королевский Садовник, только сдается мне, он теперь работает на королевскую охранку. Эй ты… Я к тебе обращаюсь…

Он слегка пошевелил Олафета, который, казалось, дремал, прижав к стене босую ногу. Тот в ответ промолчал.

— Похоже, он сдох, — ухмыльнулся человек с бесцветными глазами.

— Собаке собачья смерть, — сипло сказал другой помощник толстяка.

— Ты меня слышал или нет? — выдавил толстяк, не обращая внимания на их реплики. — Садовник, поднимайся…