Джудит Тарр - Владычица Хан-Гилена

Черная линия, ведомая ее силой, подползла к ногам Мирейна. Он постепенно отступал. Шаг за шагом камень рассвета тускнел и темнел. Граница тьмы начала изгибаться. Перед Мирейном и по его бокам, на расстоянии вытянутой руки, свет еще держался. Но все остальное досталось ночи. Его спина коснулась колонны. Дальше пути не было: его не пускал невидимый щит. Все вокруг, кроме камня под его ногами, было погружено во мрак. Мирейн медленно опустился на одно колено, склонился, будто на плечи его легло тяжелое бремя. Свет вокруг него потерял свою яркость, он лишь слабо мерцал, становясь все бледнее, словно зимний туман.

Противница неторопливо подошла к Мирейну и остановилась над ним, устремив на него слепые глаза. Она победила, и она знала об этом. Дыхание с трудом вырывалось из груди Мирейна. Она подняла руку, взмахнула, и он беспомощно упал на землю.

А она повернулась к нему спиной. Она смотрела в другую сторону. Границы круга дрогнули и сжались. Около ног Элиан появилось маленькое пушистое создание из семейства кошачьих, которое завывало, исполняя свою гнусавую песню. В ней крылась сила Изгнанницы.

Элиан схватила кошку. Животное не сопротивлялось, словно ему было приятно оказаться у нее на руках. Элиан почувствовала его теплоту, силу и гибкость. Существо свернулось во впадинке у нее на плече. А она, отчаянно желавшая отпрыгнуть, поставить свою защиту и разлучить ведьму и ее спутника, не могла пошевелить ни единым мускулом тела. Кровь в шрамах на ее щеке запульсировала. Кошка перестала петь и принялась мурлыкать.

— Да, — сказала Изгнанница, — она тебя знает, моя быстрая, моя танцующая в травах. Мы родня, мы сестры в нашей силе.

Элиан почувствовала мучительную дрожь — глубокую, пульсирующую, черно-красную волну сопротивления. Ее охватил ужас, потому что она призвала всю свою волю, чтобы не признать этой правды.

Изгнанница махнула рукой назад без презрения и даже с некоторым уважением.

— Он был сильным, как и приличествует наследнику такого отца. Но у него не было моей силы. Он не имеет и частицы мрака. Он, который был рожден в обжигающий полдень, отрицает ночь и все, что в ней скрывается. А теперь смотри. Видишь? Подумай, что он сделал бы с миром.

Солнечный свет. Зелень. Водопады, и белые города, и поля с богатым урожаем.

Солнечный свет. Без ночей. Без благословенной ночной прохлады, без сияния звезд. Зелень увяла, поблекла, сгорела. Вода превратилась в пыль. Белые стены отражают ослепительное великолепие солнца, и повсюду разлилось зловоние падали. Белые обнаженные кости лежат под яростными пламенными стрелами, а сам край обнищал, обгорел, оказался разорен этими безжалостными лучами.

А через истощенные поля идут армии. По дороге они поют гимн Солнцу и раздают проклятия Тьме. В этой разрухе они видят красоту. Где-то в этих просторах движется неясный силуэт: человеческая фигура, худая, обожженная, шатается, протягивая руки в мольбе. Армия налетает на нее. Она пронзительно кричит, но вопль этот резко обрывается. Армия ушла. Пыль потемнела, увлажнившись от крови; но в единый миг солнце выпивает последние ее капли.

— Нет, — сказала Элиан, до самой глубины пораженная вспышкой страдания. Справившись с собой, она повторила: — Нет.

— Конечно, нет, — согласилась Изгнанница. — Он видел свет и белый город. Но он не понимал цены этого.

— Но только не наш ребенок. Не… — Ваш ребенок? — изумилась женщина. — Мы не забираем жизни тех, кто еще не родился. Это дело богов или людей, которые воображают себя богами. А цена твоего короля вполне земная. Это цена пламени, цена нарушения равновесия.

Боль медленно отхлынула. Элиан заставила себя подняться. Спутник Изгнанницы даже не переменил позы. Он был сильным, но почти невесомым. В этом маленьком теле таилось смертельное могущество. Элиан не могла заставить свои руки сбросить животное. Ее ладони невольно легли на живот.

— Ты не получишь нашего ребенка. Я умру, но не отдам его.

— Или ее, — сказала Изгнанница. — Или тебе невыносима мысль о дочери?

— Я с радостью жду того, кто появится, если, конечно, он доживет до своего рождения.

— С радостью? — Женщина подошла к краю круга. — Ты можешь призвать на помощь свою силу, чтобы восстать против меня. Ты достаточно сильна, чтобы приказать себе закрывать на все глаза. А можешь остаться со мной. Ведь в твоей утробе скрывается и оружие и лекарство, печать равновесия, печать владычества Солнца. Семя Мирейна будет в тысячу раз больше того, чем был твой брат и возлюбленный.

Элиан покачнулась. Острые как иголки когти заставили ее мгновенно выпрямиться. Кошка тихо мяукнула, предупреждая и придавая силы. Это было зло. Зло.

Это была кошка. Маленькая, быстрая, вспыльчивая, самовлюбленная. И тем не менее, когда она хотела, она умела даровать свою привязанность. Она не сожалела о своих отметках на лице Элиан, но не жалела и о своем избитом теле. Она была средоточием силы, и целью ее было просто существовать.

— И, — сказала родственница Элиан, — поддерживать изнуренные силы — тела или разума.

Глаза Элиан крепко зажмурились, чтобы прогнать видение. Но оно не покидало ее разум, оно неудержимо пылало в нем. Ловушки внутри ловушек. Опасность, и дерзость, и острый вкус предательства, чтобы приманить Мирейна. Приманить Мирейна, чтобы приманить его вечную тень — Элиан. Мирейн умрет. А ей предстоит либо смириться с этим, либо принять это. Дать соблазнить себя. Отдать свою душу не мраку, не свету, а тому, что зовется равновесием, — богу, доселе ей неизвестному.

Может быть, Мирейн и более могущественный волшебник. Но ее сила превосходит его. Потому что она — дочь мага, в ней течет королевская кровь, она дитя ночи и огня; она — женщина и носит ребенка. Этого ребенка. Рожденного Солнцем, рожденного в магии, правителя мира.

Если он останется жить. Глаза Элиан открылись, ослепленные этим видением, и встретились с ослепшими глазами, которые могли видеть то, что недоступно простому взгляду. Изгнанница любила ее, потому что они были одной крови. Ненавидела ее, завидовала ей, но и любила. И заберет ее жизнь без малейшего сомнения, если выбор Элиан будет неверным.

— У меня нет выбора, — процедила Элиан. — Есть лишь свет и тьма, а я была рождена среди света. Я не могу принять его врага.

Рука Изгнанницы взметнулась в протестующем жесте, начертав в воздухе знак, красно-золотой, мерцающий в наступающем утре.

— Они не враги. Они — единое целое. Останься со мной, сестра. Не допусти раскола.

Изгнанница, которая была так же горда, как сама Элиан, умоляла. Просила. Оплакивала мир, который лежал под молотом Солнца: войны, души, приговоренные к смерти, кровь, затопившую реки во имя Аварьяна. И во имя Мирейна.