Джал Халгаев - Оскольки

— Но сначала я хочу знать, что тебе можно верить.

Он скорчил гримасу, подняв левую бровь.

— Серьезно? И это ты мне не доверяешь? Не наоборот? Между прочим, у меня после твоего заботливого выстрела в глаз все еще болит башка!

— Ну, извини, мне казалось, ты сам предложил!

— Ладно, валяй. Чего тебе?

— Почему ты не мог обращаться раньше? Что за кошмары тебя мучали?

— Во-от как. Может, оставим это на завтра? Пожалей бедного проводника, у него сегодня итак стресс. Все-таки родная сестренка померла!

— Сегодня. И сейчас, Йен, иначе не пойду.

Он задумчиво поглядел на меня. Понял, что я не шучу, и тяжко вздохнул, меняясь в лице. Видимо, рассказ пойдет вовсе не о доброте и чуткости народа.

— Ладно, уговорила, противная, — Йен великодушно кивнул. — С ужасом осознаю, что у меня все-таки доброе сердце!.. Знаешь ли, Волки — отвратные существа. Некоторые из них даже хуже любого вурдалака, а все сказки, где красавица любит чудовище — ложь, выдумка полоумных сказочников, обколовшихся Эрином.

— Допустим. Дальше что?

— Ну, Волков сейчас вообще не существует, а когда мне еще было пять, их едва бы набралось на один проклятый городок, и каждым ребенком, рожденным в такой «хорошей» семейке, невероятно дорожили и стремились как можно раньше пробудить в нем зверя. Со мной тоже приключилась такая фигня.

— Дай угадаю: ты обратился, убил кого-то и поклялся больше никогда не становиться зверем? — усмехнулась я.

— Не-а. Я хотел стать таким, как они. По своей детской дурости считал, что быть Волком вроде как почетно, и больше жизни желал оправдать надежды отца, не матери. И вот, представь себе: настает тот самый знаменательный день, который я так ждал, когда собирается вся долбаная родня, и все глядят на тебя, пожирая глазами. Они ждали, когда мое тело станет другим. Они жаждали этого больше всего на свете, а тут вдруг раз — и я есть я.

— У тебя не получилось?

— Представь себе. Битый час я пытался обратиться, но ничего не получилось. Мне казалось, что родители меня убьют. Меня отправили домой, а отец и мать еще долго не разговаривали друг с другом, сваливая вину друг на друга. Знаешь ли, отношения между ними итак были не очень, а тут они рассорились вдрызг. Все случилось на тринадцатую ночь — какая же задница! — и во сне я вдруг почувствовал, как меняюсь. Но никакого Волка не появилось.

— Что это значит?

Похоже, мой удел в наших задушевных беседах — лишь задавать вопросы.

— Это было уродство. Ни волк, ни человек — нечто среднее и настолько омерзительное, что при виде меня родители добились проведения ритуала, с помощью которого усмиряли неконтролируемых членов стаи. В полночь они вживили мне серебряное ребро.

— Чего?

— Не тупи, девчонка! Серебряное ребро. Разве ты не заметила, когда штопала меня у того озера?

— Я думала, что это просто кровь блестит.

— Угу, кровь, как же. Не буду распыляться и говорить, как это было больно и мерзко, но факт есть факт: они от меня отказались, и оставаться среди них я больше не мог. Я ушел в проводники, а перед тем, как удалиться, убил отца. Так-то.

— Просто душещипательная история твоей жизни, Йен. Теперь-то что изменилось?

— Ну, для начала я вырос, — проводник усмехнулся. — А недавно избавился от этой металлической штуки, которая мешала мне обращаться.

— Ага, и теперь ты полноценный Волк. Поздновато что-то. С рукой то чего?

— Не обращай внимания, это временно.

— Знаешь, сложно не обращать внимания, когда рядом с тобой сидит чертов волколак!

— Да не оборотень я, не оборотень, а Волк!

Я фыркнула. Для меня между ними не было никакой разницы.

— Йен.

— Чего?

— Я еще хотела спросить, почему меня не убили? Почему маму убили, а меня нет? Ведь один из них… из вас спас мне жизнь. Правда потом сожрал маму, ну да ладно.

— А это я без понятия. Я в башку к своим «собратьям» никогда не лез, предпочитая их убивать, а потом спрашивать, какого хрена они натворили дел.

Он снова принюхался и недовольно фыркнул, как будто в комнате стояла болотная вонь, хотя я ничего не замечала. Может, это от меня? Да вроде нет…

Йен протянул мне руку.

— Новый договор?

Кивнув, я протянула ему руку в ответ.

— Новый договор.

— Учти, девчонка, я все равно тебе не верю!

— Взаимно.

— Ха! Вот теперь ты мне нравишься. Меньше детской дурости. Считай, ты уже стала настоящей женщиной.

— Ой, только не надо так уж преувеличивать мой возраст, — недовольно пробормотала я в ответ. — Руку-то отпусти.

Спохватившись, он одернул себя и вытер ладонь о штаны, как будто мог подцепить от меня какую-то заразу. Вот же сволочь!

— Пойдем, надо еще проводить в мир иной мою сестрицу и отпустить-таки Марианну на все четыре стороны. Могу поспорить, она места себе не находит, желая уединиться со своим Авианом, — с этими словами он скорчил такую гримасу, что даже сейчас мне захотелось рассмеяться.

— Она-то что здесь делает?

— Ну, я в магии смыслю не больше хромого енота в азбуке, а вот она — другое дело. Это ее мир, и она, надеюсь, уже нашла того, кто создал лярву.

— Та-а-а-ак, стоп! Ее еще и создают?!

Он посмотрел на меня так, как будто я только что оскорбила его бабушку.

— М-да, девчонка, мне тебя еще учить и учить. Лярву призывают. Демоны всегда могущественнее, и порой для того, чтобы из монстра появился демон, некие нехорошие личности используют черную магию. Не знаю, какой идиот, и зачем он это сделал на этот раз, но факт есть факт: эту крысу нам надо поймать и наказать. Жестоко наказать, — Йен мрачно ухмыльнулся, потирая правую ладонь.

Я пожала плечами. А что? Я не против. Тем более день сегодня явно хороший. Ничто не может быть лучше той новости, что тебя не убьют. Да и учителя я вернула — вообще отлично. Что до Волка… Надеюсь, с этим я разберусь и смогу с собой примириться. Прости мама, но ты уже погибла, а я жить хочу.

Он помог мне подняться и натянуть рубашку и куртку. Не скажу, что не стеснялась, но краснеть было особо не за что. Йен же просто усмехнулся, и потом мы вышли из гостевой комнаты.

— Господин Рейнгольц, — тут же натолкнулись мы на одну из служанок, которую я уже видела вчерашним днем, — я хотела сказать… нам очень жаль госпожу Хансен.

Йен фыркнул.

— Не смеши мои подковы, люся. Я кожей чую вашу радость, так что можешь не утруждаться и не врать мне в лицо. О покойниках плохого не говорят, но мне плевать: Ева никогда не отличалась гуманизмом и человеколюбием. Сегодня я все равно отсюда свалю.

— Так, а как же?.. — ее глаза неуверенно забегали.

— А кто вами, тунеядцами и бездельниками, управлять будет? — догадался Йен.