Джал Халгаев - Оскольки

Джал Халгаев

Осколки

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ. ПЛЕННИК

Волки — худшие создания на всей Бескрайней Земле, которые только могли появиться в мире. Нет, я говорю вовсе не о тех благородных и величественных зверях, что всегда борются до последней капли крови и никогда не предадут доверия своей стаи, а о Волках — кровожадных, омерзительных и беспощадных животных, когда-то являвшихся людьми, а ныне ставшими порочными порождениями Ледяной Пустоши.

Они могут притворяться сколь угодно добрыми, могут десятилетиями скрывать свою черную лживую натуру или совершенно бескорыстно спасать мир от самого темного и смертельно опасного древнейшего зла, но никогда не изменятся. Не потому что это невозможно, вовсе нет — просто потому что не хотят. К сожалению, эта истина дошла до меня слишком поздно…

Все началось тогда — далекие девятнадцать лет назад. В год Вересковой пустоши или Верещатницы, как называли такие трудные времена южные племена карийцев. Не важно.

Я помню, как мама с нетерпением ждала дня моего рождения. Помню запах печеных пирогов и свежей мяты, витавший в доме, и все еще слышу в голове ее приятный нежный голос, шепчущий мне о том, что я ее самое дорогое сокровище во всем мире. Я думала, что была в безопасности.

Мне должно было исполниться шесть.

Что ж, исполнилось. Но вместо праздничных свечей и подарков, обернутых в цветастые шелковые ленточки, я получила пожар, боль, отчаяние и целые улицы, залитые кровью до самых дверей домов, а от потока свежих склизких тел, над которыми огромной непроглядной тучей кружили в воздухе жирные трупные мухи, не было спасения.

За три года до этого народ взбунтовался: никто не хотел жить по соседству с Волками, и я их вполне понимаю. С этими тварями, пожирающими друг друга ради силы и власти, не осмелится жить и самый отпетый маньяк и убийца, что уж говорить об обычных фермерах и более-менее мирных жителях тогдашних городов.

Тогда погибли почти все они — вернее, так считал еще живой Держатель, но, как видимо, ошибся, и люди жестоко поплатились за эту ошибку. Волки никогда не прощают обид, в этом я убеждалась не раз, как и уверились в этом ни в чем неповинные жители Суцито, моего родного города.

Каждый раз, когда закрываю глаза, я вижу перед глазами красно-серый поток огромных звериных тел, покрытых серебрящейся от крови бурой шерстью, и их желтые безумные глаза до сих пор вызывают у меня лишь страх.

В кошмарах я слышу крики. Они молят о помощи своих богов, призывают идти в атаку и зовут пропавших куда-то родителей, но все обрываются одинаково: отвратительный булькающий звук подступающей к горлу крови, а затем тишина. Среди них я узнаю и свой голос.

Пожалуй, тот день начинает мне сниться слишком часто. Порой я начинаю к нему привыкать и забываю о произошедшем, но не сейчас — сейчас все так же ясно, как и небо в погожее спокойное утро.

Я бегу к ней на встречу. Мама тянет ко мне свои руки и пытается пробиться сквозь гору нависших над нами окровавленных трупов, но вдруг откуда-то сзади раздается леденящий душу утробный рык, и я оказываюсь на земле, прижатой к влажной булыжной мостовой тяжелой Волчьей тушей, скалящей на меня клыки. Казалось, еще секунда, и мне конец, но внезапно прямо передо мной проносится размытая серая тень. Она сшибает Волка и в одно мгновенье отрывает ему голову от тела, а затем мощными лапами раздирает грудь и съедает еще теплое бьющееся сердце, выковыривая его из темницы загнутых ломающихся словно спички ребер.

И глаза…

Такие же желтые и безумные, но в них я видела еще и жалость, разум. Я думала, что он спас меня, но все оказалось куда хуже. В одну секунду вся человечность ушла из него. Второй Волк развернулся и прыгнул.

В последний раз я видела маму в его пасти.

Дни, кардинально изменившие мое будущее, я могу сосчитать по пальцам, и так уж случилось — какая ирония! — что все они приходятся именно на мой день рождения. Видимо, такова уж моя судьба.

После смерти мамы я полностью оказалась в своем собственном распоряжении. Отец и раньше-то меня никогда особо не замечал. Он всегда хотел сына, продолжателя рода, а получил одну меня, и детей у них с мамой больше не получилось, что уж с этим сделаешь. Даже не понимаю, и за что она его полюбила? Я сотни раз пыталась найти в нем светлые стороны, но, кроме порой фанатичной заботы о своей кузнице у черта на куличиках, ничего не всплывало. Любовь — сумасшедшая штука, и я никогда не перестану этому удивляться.

Мы жили каждый своей жизнью, и это меня вполне устраивало. Я прибиралась по дому и готовила, как это делала раньше мама, а он откладывал мне часть всех заработанных денег, молчаливо протягивая мне их через весь стол или иногда бросая пару словечек. Казалось, все так и будет идти своим чередом, пока я не встречу какого-нибудь оборванца с дороги и не выйду за него замуж, тем самым избавив папу от своего присутствия, но в мой тринадцатый день рождения все пошло прахом. Могла бы догадаться: как раз к носу подступала очередная Верещатница, третья в моей жизни.

Наверное, настроение у меня должно было быть ни к черту, все-таки очередная годовщина смерти мамы, однако со временем все забывается. Я все еще видела в кошмарах тот день и по-прежнему до жути боялась Волков, но та новость, что папа вновь собирается жениться, меня даже обрадовала: будет больше времени на себя, да и отец, может быть, очнется после долгого сна.

Я мирно шла домой из лавки пекаря на седьмом переулке, скопив-таки немного денег на приличный праздничный пирог, который собиралась разделить с моими подружками из Глинок, и с улыбкой представляла их удивленные лица, как вдруг услышала позади легкие шаркающие шаги.

Их было четверо. Еще мальчишки, на два-три года старше меня. Лица они прикрыли глубокими капюшонами, но одного я все-таки сразу же узнала — трудно не заметить у человека два глаза абсолютно разных цветов. Фальрик — приемный сынок тогдашнего бургомистра, славившийся на весь город своим больным воображением и душевным уродством. Говорят, в свои шестнадцать он уже погубил двух мужчин и одну женщину, но доказать этого никто не смог. Ну, конечно, никому лишние проблемы с властью совсем не нужны, а семьи… А что семьи? Погорюют, погорюют, а им еще и деньги за это приплатят — будут молчать.

Не успела я повернуться обратно, как один из них — высокий и худой как спичка — прошмыгнул мимо меня и загородил мне путь к отступлению.

Я хотела закричать. В конце концов, не трудно догадаться, зачем они явились, а на улице все-таки еще стоял ясный день, да и прохожих было просто немерено. Я видела, как бурный поток людей проскальзывал в маленькой щели между домами, до которой было рукой подать. Но во рту тут же очутился самодельный кляп из скрученных кусков старой, пропахшей оружейным маслом холщовой ткани.