Гай Юлий Орловский - Мир Трех Лун

— И че?

— Экспертиза, — объяснил я. — Череп все ж длинноват для человека, а вот плечи бывают и поуже. Наверняка интеллигент и даже демократ, вон какой лобище! Вдвое шире, чем у тебя. Два пальца поместятся. Еще и на полмизинца место будет, хоть и не хватит.

Он пощупал свой лоб, ошалелые глаза не отрывают перепуганного взгляда от скелета.

— Кто его так? Муравьи?

— Вряд ли, — ответил я, глубоко оскорбленный предположением, что благородные муравьи способны на такую глупость, — не такие идиоты, чтоб одежду жевать, как глупая моль!

— А что?

— Нечто непонятное, — объяснил я резонно, — а раз непонятное, то все понятно, верно?

— Ну да, — согласился он уверенно, — магия!

— Вот-вот, — подтвердил я догадку, — дикая лесная магия, что защищает свой лес. И хотя этот долицефал тоже, скорее всего, лесной житель, в городе бы такого затюкали, но лес от любых нарушителей защищается.

— Чего? — спросил он угрюмо.

— Свои тоже могут нахамить, — объяснил я. — Священный Ясень обозвать дурным словом, а то и помочиться на дерево…

Он посерьезнел, я понял по его лицу, с каким титаническим напряжением работает мысль, стараясь вспомнить, не мочился ли на дерево, и приходя к ужасной идее, что мужчина, как любой кобель, всегда ищет для этой понятной и нужной цели что-то вертикально торчащее.

— Пойдем дальше, — сказал он нервно и пугливо огляделся по сторонам. — Тут как-то не так.

— А где как?

— Нигде, — согласился он, — но лучше идти! Не так страшно.

— Ну да, — согласился я, — вроде при деле… Не подходи ближе!

Он торопливо отступил.

Через полчаса упорной ходьбы лес кончился, но при взгляде на поляну я судорожно вздохнул, а Гмыр выругался тихо и беспомощно. Деревья начинаются за две сотни шагов, но все разделяющее пространство заполнено буграми из толстых корней, что выдвинулись из земли, вспучивая толстый мох, а во многих местах и прорвав, там гладкие и блестящие, словно покрыты не только лаком, но еще и слизью.

— Как, — сказал Гмыр, — переть через такое… Обойдем?

Я хотел предложить то же самое, но когда такое говорит противник, все нутро бунтует, я сделал над собой усилие и ответил почти недрогнувшим голосом:

— Здесь хотя бы светло. Но если хочешь, обходи.

Он зыркнул направо-налево, скривился.

— А как тут…

— Пройдем, — ответил я, — где пройдет олень… а если и не пройдет…

Он замолчал, глядя, как я вскочил на высокий корень, покрытый мхом, перешагнул на соседний, а потом пошел где переступать, где прыгать, старательно выбирая те, что под ковром мха, но на пятом мох разлезся под моей ногой, я не успел оттолкнуться, как соскользнул между корнями.

Боль стегнула дикая, я задохнулся на несколько секунд, а тут еще ноги зависли в пустоте, странное ощущение, что под этими корнями вообще бездна, оттуда несет могильным холодом.

Кое-как выкарабкался, все еще зажимая одной рукой зверски ушибленное место, попробовал наступить на голый корень, но он не просто блестит отполированным деревом, и вовсе не роса это, а в самом деле слизь, будто проползли миллионы толстых улиток.

За спиной и слева болезненные вскрики, ругань, снова вскрики, я не поворачивал головы, сейчас нет ничего важнее, чем поставить ступню так, чтобы не соскользнула, медленно передвигался, делая вынужденные зигзаги, а противоположная стена деревьев приближается так медленно, что вроде и не приближается, а только сдвигается то вправо, то влево.

Гмыр бежит в сторонке, полностью полагаясь на меня, потому смотрит под ноги, а я чуть ли не впервые в жизни ощутил себя в роли вожака, странное чувство, никогда им не был, всегда один из стаи, всегда один из стаи…

Впереди в тени деревьев проступило нечто огромное и темное, присевшее под раскидистым стволом. Я всмотрелся, все верно, заброшенная избушка, такие называют охотничьими, на высоких некогда столбах, теперь почти полностью утонувших в мягкой лесной земле, окна зияют пустотами, дверь сорвана и лежит на земле в двух шагах от входа, а сквозь нее проросла не только трава, но и ветки кустарника.

Гмыр взыграл и намерился войти, я сказал резко:

— Мы куда идем?

— Но вдруг там тоже клад… Такое бывает.

— Хорошо, — ответил я, — как хочешь. Я пошел.

Он с тоской посмотрел, как я даже ускорил шаг, как же, отвязался от назойливого попутчика, пока еще не доказавшего полезность, выругался и бросился за мной следом, но в пяти шагах благоразумно взял в сторону.

Деревья все мощные, раскидистые, кора чудовищно толстая, изрытая не трещинами, а ущельями, наплывы уже не наплывы, а блестящие, как покрытые лаком, холмы. Иногда попадаются дупла, черные и страшные, я опасливо обходил стороной, а то вдруг что-то цапнет или клюнет, мало не покажется.

Гмыр идет послушно в пяти шагах, а когда мне казалось, что начинает придвигаться ближе, я готовил дубинку для удара, что сразу проломит череп. Гмыр вздрагивал и отодвигался, наконец взмолился:

— Да я же ничего и не думаю!.. Просто иногда страшно так, что прыгнешь не в ту сторону…

— Прыгай в другую, — отрезал я. — А то лучше бы сразу головой в дерево, чем ко мне.

Он охнул, деревья начал обходить так, чтобы ни к одному не прикоснуться, я сам чуть не вскрикнул, заметив на стволе ближайшего… вместо коры чешую огромных рыб.

Даже не думал, что такие рыбы бывают, крупные вообще обычно бесчешуйные, как вон акула или рыба-кит…

— Улучшатель, — позвал он дрожащим голосом, — я слышал, такая чешуя стоит дорого!

— Не вздумай, — предостерег я.

— Не оборву?

— Дерево оторвет твою дурную голову быстрее, — сказал я замогильным голосом. — Посмотри на ветви!

Он посмотрел и дальше шел на полусогнутых. Ветви в самом деле тянутся к нам, но метаболизм у растительных замедлен, разве что заснувших в лесу могут опутать ветвями, а то и корнями, чтобы использовать эти богатейшие склады ценных минералов и органических кислот.

Над головами страшно ухает, скребется, рычит, еще страшнее утробные звуки, словно в огромном брюхе перевариваются целиком проглоченные лоси или медведи.

— Да что такое, — простонал он, — тут же это на каждом шагу…

— Хорошо, — одобрил я.

— Что хорошего?

— Дальше будет на каждом полшаге, — заверил я бодро.

Он вздрогнул, а я подумал невольно, что всегда в любом деле и в любом месте один чуточку более, а другой чуточку менее. И тогда тот, кто чуточку более, чувствует свое превосходство и становится лидером, а тот, кто хоть самую чуточку менее, покорно идет следом, полностью полагаясь на такого лидера. Такое поведение, конечно, выверено и отработано не дурными людьми, а мудрой эволюцией как самое правильное.