Святослав Логинов - Колодезь

– Ты поступил мудро, – хан благосклонно кивнул. – Наш отец, мудрейший Абулгази, учил поступать именно так; стравливать сартов с туркменами, а киргизов с кайсаками, одерживая победы чужими руками.

Хан протянул руку к блюду с пловом, слепил на ладони жирный комок и запихал его в рот Семёну. От ханской руки густо пахло шафраном и мускусом. Семён закатил глаза, изъявляя восторг.

– Мы скажем казначею, чтобы он увеличил вашу долю добычи вдвое, – добавил хан, усаживаясь на подушки.

Семён перевёл дыхание и мысленно перекрестился. Официальная часть приёма закончилась и, кажется, благополучно. Теперь Ануш-хан поговорит о жизни, а потом можно будет уйти к себе, снять тяжёлый халат, отцепить саблю, потребовать кувшин сладкого бухарского вина и постараться забыть обо всём.

– Ты много путешествовал по свету, ходжа Шамон, – проговорил хан, устраиваясь поудобнее. – Скажи, не случалось ли тебе в твоих странствиях слышать истории о водяном старике Аль-Биркере?

– Я знаю их, – осторожно произнёс Семён.

– И как, по-твоему, сколько правды в этих рассказах?

– Могу ли я знать всё, что болтают об Аль-Биркере по караван-сараям? – тонко улыбнулся Семён. – Но он воистину существует. Однажды во время паломничества в счастливый Йемен я удостоился чести лицезреть святого. Самум застиг караван, и, если бы не помощь Аль-Биркера, многие не дошли бы до Кавы.

– И он действительно носит воду в деревянных горшках?

– Я видел их вот этими глазами.

– А правду ли рассказывают, будто святой Аль-Биркер – христианин и говорит по-русски?

– Это истинная правда, – строго ответил Семён, молитвенно огладив бороду. – Аль-Биркер действительно носит крест и говорит по-русски.

– Бек-Шамон, ты знаешь русский язык? – Я много воевал против белого царя.

– Удивительно устроен мир, – раздумчиво произнёс хан. – Ты единственный смог подтвердить рассказ персидского купца, который поведал нам историю Аль-Биркера... Купец рассказал, будто бы волшебный водоноша забрал у него в уплату за спасение строптивого раба, тоже христианина, увёл его в обиталище джиннов, и с тех пор этого раба никто не видел. Достойно удивления: нищие погонщики верблюдов знают об этих чудесных вещах, а нам рассказали об Аль-Биркере только позавчера.

Семён почувствовал, как холодная волна прокатилась по телу; больно сжалось сердце, и лицо стало чужим. Сквозь гул в ушах Семён различил незнакомый голос, произнёсший:

– Аль-Биркер не ходит там, где плещут фонтаны. Его пути лежат в пустыне, а там чаще можно встретить нищего погонщика, нежели придворного.

– Да, ты прав, – согласился Ануш-хан. Потом он перевёл взгляд на Семёна и испуганно воскликнул: – Бий-Шамон, что с тобой, во имя Аллаха? Ты белее алебастра!

– Ничего, – смутно пробормотал Семён. – Это пройдёт, иншалла. Жара и дальний путь... Но это пройдёт.

– Ну конечно! – Хан всплеснул руками. – Ступай домой, Шамон, и ложись в постель. Я пришлю Максуда, он умеет делать какое-то особенное питьё, оно тебя укрепит.

– Забота блистающего хана не знает границ. – Семён поднялся, поклонился, прижав руки к груди. – Не нужно тревожить ходжу Максуда, через час я уже снова смогу сесть в седло.

– И не думай! – крикнул хан. – Иди домой и болей как следует! Может, тебе дать носилки?

– Воина кладут на носилки только после смерти, – твёрдо отказался Семён.

– Ты истиный палван, – восхищённо сказал хан.

С великим трудом Семён сумел освободиться от заботливого владыки. Габитулла ожидал во внешних покоях и, когда Семён показался в дверях, вскочил, вглядываясь в лицо командира.

– Где базар-паша? – спросил Семён, растирая ноющую грудь.

– Точно не знаю, но обычно почтенный Карим-бай эти часы проводит в чайхане, возле ворот Абдаль-баба. Базарная площадь оттуда видна как на ладони. Карим-бай привык приятно сочетать отдых со службой повелителю, – усмехнувшись, ответил Габитулла.

Смотритель базара действительно прочно обосновался в чайхане, поглядывая на раскинувшееся рядом торжище. Он уже выпил едва ли не сотню пиал терпкого зелёного чая, облегчающего жизнь правоверных во время жары, и теперь не знал, чем развлечь себя. Карим-бай был толст и ленив в службе, и потому торговля в Хиве процветала.

– Ходжа Шамон! – воскликнул Карим-бай, увидав зелёную чалму Семёна. – Как прошло ваше путешествие? Надеюсь, вы вернулись с прибытком, то есть, я хотел сказать, – с победой?

– Да, благодарение Аллаху. – Семён не был расположен долго беседовать, но так просто оборвать важного начальника тоже не мог.

– Может быть, сыграем партию в нарды? – любезно предложил базарный смотритель.

– Карйм-бек, – не очень любезно перебил Семён, – меня весьма интересует один из купцов, приехавших недавно в наш город: Он из Исфахана и зовут его Муса.

– Обширен, как грозовая туча, бороду красит хной, а голос имеет такой, что может показаться, будто разом заревели все хивинские ишаки! – подхватил Карим, пощёлкав ногтем по краю пиалы.

Чайханщик поспешно налил на самое донышко сто первую порцию чая.

– Человек, о котором я спрашиваю, именно таков, – ответил Семён, усмиряя бешено колотящееся сердце.

– Так он уехал сегодня, с самого утра! – воскликнул смотритель. – Он торговал здесь целую неделю. Привёз благовония, франкское сукно, индийскую сурьму, хлопчатую серпянку и что-то ещё. Здесь покупал мерлушку, каракуль, соду и плавленную буру. Уплатил пошлину, получил отпускной фирман и утром, едва открыли ворота, – уехал. Если угодно подробнее, я прикажу посмотреть в писцовых книгах. Записи у меня ведутся день в день.

– Куда уехал? – хрипло выдохнул Семён.

– Не помню... – Карим-бек пожал пухлыми плечами. – В Мерв или Герат. Выезжал через ворота Шемухахмет-Ата.

– Да продлит Аллах твои дни, – произнес Семён, поспешно вставая. – Я твой должник, Карим-бек.

Семён отошёл к ожидающему поодаль Габитулле и вполголоса приказал:

– Сотню – в седло. Только без шума. Остальные пусть отдыхают, а лучшие неприметно соберутся на Хорасанской дороге.

Габитулла коротко кивнул и побежал, придерживая рукой саблю.

– Лошадей взять свежих, – произнёс Семён вдогонку, хотя сам знал, что Габитулла такой очевидной вещи не забудет.

Степные аргамаки пластаются над землёй в неудержимом беге. Шеи с короткой гривой вытянуты стрелой, жёлтые зубы оскалены, словно кони стараются кусить бьющий встречь ветер. Широкие неподкованные копыта отбрасывают песок, пыль курится на пути пролетевшей сотни. Никто из батыров не спросил, куда мчится отряд. Зачем спрашивать? – ходжа Шамон скачет впереди на бесценном текинце, подаренном ханом Анушем. Сотня двигалась в тишине – ни крика, ни гиканья, лишь невесомое касание камчи ярит порой скакуна, и тот откликается гневным ржаньем. Нет страшней зрелища, нежели конная сотня, в недобром молчании несущаяся по дороге. Горе тому, по чью душу летят конные ангелы мщения. Молись, грешник, пока есть время, – об остальном заботиться отныне поздно! Поистине, не бывают счастливы обидчики!