Наталья Резанова - Золотая голова

— символ герцогства, а не уходящей династии? Какая разница! У этих геральдических животных есть, по крайней мере, нечто общее — они не существуют. В отличие от ворона Скьольдов.

Вечер как-то сам по себе провалился в небытие. Я ушла к себе, чувствуя, что иначе буду только мешать, и ничего более. Мойра приходила исключительно по утрам, и я была предоставлена собственной персоне. Распустила волосы, вытряхнула ненавистные шпильки, но раздеваться не стала. Спать не хотелось, поэтому я придвинула стул к окну и села, не запалив свечи. Читать я не могла. Что Тальви нынче не придет — было очевидно. Ему сегодня тоже не спать, но по не в пример более уважительной причине Он занят. А я вот маюсь от безделья. Но предлагать свою помощь — глупость убийственная. Там, куда они направляются, мне нет места, это я понимала. Я и не хотела туда попадать. Честно говоря, сейчас я вообще ничего не хотела. На меня нашло какое-то оцепенение, кровь замедлила в жилах свой бег, как у медведя, впадающего в спячку. Снаружи до меня доносились голоса, топот, храп коней, блики бежали по оконному стеклу, перемигиваясь с драгоценностями в открытом ларце, а я сидела и не двигалась. Было ли мне страшно? Не знаю. Эта ночь несла с собой перемены, не важно, в какую сторону, но если бы я боялась перемен, я бы уже давно помешалась или умерла от страха.

Лишь несколько часов спустя мне удалось из соляного столпа, каким я пребывала, вновь превратиться в женщину. Может быть, потому что шум во дворе усилился, к нему добавились лязг и скрежет. Я встала и, захлопнув за собой дверь комнаты, спустилась вниз.

Выйдя на парадное крыльцо, я замерла. Еще никогда я не видела во дворе замка столько народу, даже в день разъезда гостей. Здесь были наверняка не только те, кто отбывал вместе с Тальви, но все население замка — по крайней мере, те, кто в состоянии был держаться на ногах. Или так казалось из-за неверного освещения? Край неба чуть тлел, и горели факелы, выхватывая из толпы случайные лица — знакомые и незнакомые. У подножия лестницы стоял мастер Олиба, как всегда серьезный и строгий. Среди кухарок и судомоек мелькнула заспанная любопытная мордочка Мойры — вот уж кому решительно нечего здесь делать. Эгир оглаживал своего светлосолового коня, в отличие от хозяина — высокого и мощного, который фыркал и мотал головой. Они что, всех лошадей с конюшен заберут? Вряд ли.. Ларком был уже в седле, ежась в багряном орденском плаще от предутренней прохлады. Он вскоре заметил меня на балюстраде и замер, не сводя с меня жалобного взгляда. Неподалеку Малхира, сияя зубами и веснушками, держал под уздцы Серого. К нему быстро подошел Тальви, сменивший бархатный камзол на кожаный дублет и дорожный плащ. Он проследил за взглядом Ларкома, кивнул и поманил меня к себе.

Я удивилась. Устраивать трогательное представление на тему «герой, уходящий на войну, просит возлюбленную подержать ему стремя», было не в духе Тальви. Наверное, он хотел напоследок дать мне какие-то указания. Я не думала, что он собирается поцеловать меня на прощанье — на людях он избегал прикасаться ко мне, разве что в крайних случаях… Медленно, как завороженная, я спустилась по ступеням и двинулась через двор.

Люди расступались передо мной, и через несколько мгновений мы с Тальви оказались одни в круге факелов. Он протянул мне руку, но это не был жест прощания. Подойдя ближе, я приняла у него связку ключей на толстом серебряном кольце.

Спустя четыре дня в неурочный час мы услышали колокольный звон во Фьялли— Маахис. Когда вскорости прискакал на пузатом мерине деревенский парень, присланный отцом Нивеном, догадки наши подтвердились. Во Фьялли-Маахис не приключился пожар, и на них не напал неведомый враг. Несмотря на все препоны, из Эрденона вырвался слух, будивший звонарей на всем пути своего следования.

Гарнего V, последний из славного рода Йосселингов, вручил Создателю свою душу, хотя изможденное болезнью тело его еще пребывало на грешной земле.

Тальви, по всем расчетам, еще не достиг Эрденона, но уже преодолел большую часть пути.

Отъезд Тальви оставил мне чувство облегчения и страха. Причину облегчения, думаю, объяснять не надо. А страх… Может быть, я не так боялась бы, не оставь он мне связки с ключами. Возможно, это был чисто символический жест — чтобы заставить Олибу и прочих слуг уважать меня. Вряд ли он имел в виду действительно поручить мне хозяйство — он не оставил мне ключей ни от кладовых, ни от арсенала, ни от конюшни. Все они были по— прежнему в распоряжении Олибы и госпожи Риллент. Но если он ожидал, что я распоряжусь ключами от кабинета для определенных целей… а он, скорее всего, именно этого и ожидал.

В первые дни я этого не делала. Я гуляла по саду, благо погода была все еще летняя, за мной, как правило, увязывалась Мойра. Иногда меня зазывала к себе госпожа Риллент. Она ни разу не решилась пригласить меня, пока Тальви был в замке. Я приходила — с Мойрой или без. Ее одинокое жилище, расположившееся над людской, было больше моей комнаты и лучше обставлено, хотя и несколько старомодно: кровать в алькове, ковер свантерской работы на полу, кованые сундуки вдоль стен, резной шкаф, выцветший гобелен, изображавший поклонение волхвов, безупречная скатерть на столе, свечи из посеребренной бронзы, надраенная посуда на полках. Она доставала эту посуду, и мы чинно обедали — не скажу, что пили кофий, в замке Тальви это не было заведено, — и столь же чинно беседовали. Мастер Олиба в наших посиделках не участвовал. Он вообще никогда не разговаривал со мной без необходимости, необходимость же такая возникала чрезвычайно редко, и бывал при этом безупречно вежлив. Вероятно, если бы я вздумала и в самом деле разыгрывать из себя хозяйку и вмешиваться в его обязанности, он вел бы себя по-иному. Но я не вмешивалась.

Я никогда не спрашивала госпожу Риллент о ее происхождении, была ли она когда— нибудь замужем и что связывает ее с семейством Тальви. Но я спросила ее про Олибу. Оказалось, что отец его был у Тальви арендатором, а сын не захотел сидеть на земле и еще в юности уехал учиться, пошатался по всей империи, работал в каких-то торговых компаниях — госпожа Риллент точно не знала в каких, потом вернулся и попросился на службу в замок и постепенно выдвинулся в управляющие. Друзей у него, пожалуй, не было — на такой службе у людей редко бывают друзья, родственники умерли, поэтому он был полностью занят делом. Что же он не женится? — спросила я. Не хочет, отвечала госпожа Риллент, хотя, скажем, во Фьялли-Маахис за него всякий дочку отдаст, пусть он и немолод, и с лица не шибко приятен, но ведь мужчина должен быть лишь слегка покрасивей черта, не правда ли?

Так мы сидели, ели пирог с орехами, пили вишневую наливку, собственноручно приготовленную госпожой Риллент, и сплетничали.