Джефферсон Свайкеффер - Паутина будущего

Затем нагрянула еще одна проблема: автомобиль, быстро набрав скорость, понесся вдоль дороги со сногсшибательной скоростью, совершенно, по мнению Мэддока, игнорируя цивилизованные законы движения транспорта.

— Притормози малость! — крикнул он. — Ты приедешь целым чуть позже, но это будет менее огорчительно, чем ежели ты приедешь побыстрее разбитым на кусочки. Притормози, черт бы тебя побрал! Сделай добро своим родным и не вводи их в лишние расходы на твои похороны!

Отделенный от них металлической решеткой водитель небрежно и недоброжелательно хмыкнул. Однако сидевший рядом с ним пассажир обернулся и посмотрел на Мэддока с выражением искреннего удивления.

— Вы спрыгнули с вертолета, летящего на полной скорости, — сказал он спокойно и рассудительно, — и в то же время боитесь ехать на обычном автомобиле?

— Это, — закипел от негодования Мэддок, — вы называете дорогой? А бешеную скачку, которую затеял этот дикий наездник, вы называете ездой? Придержите его, или мы все грохнемся, переломаемся и изжаримся прямо на дороге!

Мэддок, несмотря на спокойный тон инспектора, и в самом деле был сильно напуган немыслимой скоростью этой самодвижущейся повозки. Ни в вертолете, ни даже вне его он не чувствовал страха, но этот визг и скрежет колес о землю способен был сломить самого храброго на свете человека.

Куртис пожал плечами и дал знак водителю немного сбавить скорость. Затем он в упор посмотрел на Мэддока:

— Мой журнал открыт на запись. Итак… как вас зовут?

— Мэддок О'Шонесси.

— Регистрационный номер?

— Что?

Куртис кивнул:

— Не зарегистрирован. Понимаю. — Его лицо слегка потускнело, будто он только что осознал, что поймал птицу невысокого полета. — Ну, хорошо. В таком случае ответьте мне вот на какой вопрос: почему вы выпрыгнули? Вы хотели умереть?

— Нет.

Мэддок воскликнул это с гораздо большим пылом, чем намеревался. Самоубийство? Полный отказ от надежды? Это был не его путь решения проблем.

Он смущенно кашлянул, как бы извиняясь за свою излишнюю эмоциональность.

— Нет, сэр, это не было попыткой самоубийства. Ни в коем случае. Конечно, жизнь — это трудная работа, и человек время от времени заслуживает отдыха. Но я, сэр, не для того прыгнул, чтобы умереть.

— Для чего же?

— Вы поймали этот верти… ну, короче, эту штуку, на которой мы летели?

— Нет, вашим друзьям удалось скрыться.

— Ну вот. Теперь видите? Для этого я и выпрыгнул.

Он откинулся назад в мягком удобном сиденье полицейской машины и удовлетворенно, словно после хорошо сделанной работы, улыбнулся.

Куртис по дороге еще задал несколько вопросов, но никаких конкретных ответов, представляющих ценность для расследования, не получил. Мэддок знал больше — гораздо больше, — но в данный момент он не был расположен к разговорам.

Условия в тюрьме показались ему не такими уж и плохими. Выделенная ему койка была не жестче и не уже, чем твердая, словно камень, и узкая, словно железнодорожный рельс, кровать в холодном доме миссис Фланнэген. Еда была вкусна и всегда хорошо разогрета, молоко свежее и холодное; компания подобралась, конечно, не из лучших в этом мире людей, но примерно с такими приятелями он пил вино и пиво в придорожном баре недалеко от моста через реку Ли. Они, прямо скажем, не были приятными людьми, но с удовольствием готовы были послушать нескончаемый поток его шуток, историй и разных дурацких выдумок. Поначалу они пытались несколько раз оборвать и высмеять его, но Мэддок изыскал возможность продемонстрировать кое — что из арсенала дублинских кулачных боев, после чего его уже больше никто не порывался прервать. Они даже стали предпочитать его рассказы традиционно любимому телевизору.

Мэддок обнаружил, что им всем присущи кое — какие черты Шарлин: они не верили ни одному его слову. Но, вдоволь пообщавшись с ними, он начал немного лучше понимать, как работает ее голова. Эти люди не верили — это так, — но и не отрицали. А Шарлин отрицала все и тем отличалась от остальных.

Мэддоку ее страшно не хватало. Это было уже чуть выше его сил. Но он понимал, что в любом случае должен потерять ее. Возможно, уже потерял. Эта мысль, как — то ночью пришедшая ему в голову, повергла Мэддока в отчаяние. Он никогда не плакал во время бодрствования, но иногда утром обнаруживал, что его подушка была мокрой от ночных сновидений.

Шарлин, Шарлин… в какое будущее ты попала?

Проходили дни: пять, десять, пятнадцать. Он регулярно встречался со своим положенным ему по закону защитником и не особенно обращал внимание на выдвинутые против него обвинения. Он имел серию очень приятных бесед с человеком, лечившим болезни головы, подвергался изнурительному обследованию со стороны другого доктора, который, несомненно, лечил болезни тела. Оба ученых мужа только качали головами и разводили руками. Мэддок уже начал чувствовать, что он здесь явно не на своем месте.

Пару раз здесь, в тюрьме, он помогал другим людям. Двум молодым людям, плачущим и вконец отчаявшимся, которые мало что понимали и не могли защитить себя. Он вселил в них немного храбрости и заставил остальных заключенных оставить их в покое. В тюрьме ему дали кличку «Святой разбойник», что, впрочем, ему было совершенно безразлично. Он просто делал добрые дела независимо от того, были ли эти дела угодны Богу или Стенелеосу Магусу LXIV.

На шестнадцатый день заключения его вызвали из камеры. Вместе с сопровождавшим его охранником Мэддок проследовал по запутанным тюремным коридорам в зал для свиданий.

Это была длинная просторная комната, разделенная на несколько небольших кабинок со скамьями. Комната была перегорожена стеклянной стенкой. Мэддока проводили в одну из кабинок и предложили сесть на скамью, стоявшую там. По пути он увидел дюжину других заключенных, сидящих лицом к лицу с теми, кто пришел их навестить: с сестрами, подругами, женами, братьями, отцами. Эмоции, естественно, били через край, и Мэддок слегка удивился. Люди сидели, глядя сквозь стекло друг другу в глаза, а говорили в какие — то смехотворной формы штуковины, одетые им на голову.

Ну что ж, здесь было любопытно, и он шагнул вперед и сел в кабину.

Напротив, по ту сторону стеклянной стенки, лицом к лицу с ним сидела Шарлин.

Округлившиеся глаза Мэддока не поддаются описанию. Он несколько раз сглотнул, затем побледнел и протянул к ней руки, забыв про стекло.

Шарлин бросила на него один из тех холодных, полупрезрительных и осуждающих взглядов, с которыми он уже был хорошо знаком. Она показала жестом на прибор, лежащий перед Мэддоком, и терпеливо подождала, пока тот приладит его к своим ушам.