Олег Говда - Призрак и сабля

А Куница его уже не слушал. Мысль, посетившая парня, была столь необычная и дерзкая, что он, не раздумывая, зажмурился и…

Неведомо, именно так и загадал Тарас, или просто не смог по-иному объяснить волшебным силам собственное желание, но над подобием пляшущего огненного человечка неожиданно возникла деревянная кадка. Зависла на мгновение, будто сомневаясь в том, верно ли она истолковала волю человека, а потом резко опрокинулась, выливая на ифрита воду. И — громко зашипев, словно разъяренный кот, еще не вошедший в полную силу, дух огня превратился в облако пара, которое тут же было радостно подхвачено и развеяно легким ветерком, так вовремя созданным или подвернувшемся под руку.

— Нет!!!

Истошный и переполненный отчаяньем визг, раздавшийся в следующую минуту, был столь пронзителен, что все басурмане схватились за головы, закрывая едва не лопнувшие глаза и зажимая ладонями уши. У воинов стоявших ближе всего к шаманке, носом хлынула кровь, а у многих помутилось сознание. А лошади и вовсе взбесились… Часть понесла, другие взвились на дыбы, сбрасывая всадников, а еще часть — совершенно взбесившись, хватала зубами все, до чего могла дотянуться. При этом, мощные лошадиные челюсти, в основном, сжимались на бока сородичей и ногах ордынцев.

Во всем этом бедламе уже никому не было дела до чего-либо иного, кроме спасения собственной жизни. Сотня ордынцев в мгновение ока превратилась в неуправляемую отару испуганных, жмущихся друг к дружке овец, вокруг которой неспешно кружит волчья стая. И ошалевшие от крови волки могли теперь свободно вырезать всех подряд или на выбор…

— Вражья сила! Предупреждать же надо, чародеи недоученные… — выдохнул в следующее мгновение Василий Орлов и тут же заорал: — Хватай ее, Степан! Быстрее! Не спи!

— Как?

— Нежно!

Куница открыл глаза и увидел, что его товарищи, пытаются удержать отчаянно брыкающуюся басурманскую шаманку, перенесенную сюда силой его завершающего желания.

— Да за руки, за руки держи, а не за горло!

— Сила Господня! — брезгливо морщился Небаба. — Ее лохмотья издают такую вонь, что притронутся противно!

— Ну, так сделай с ними что-нибудь! Трудно тебе, что ли?

— Спасибо, что напомнил, Василий. Сейчас… — Степан о невнятно забормотал, и в следующую минуту, от пронзительного писка, который издала шаманка, у Куницы заложило уши, а пробегавший мимо, упырь шарахнулся в сторону.

— Нашел время веселится… бесстыдник! — нервно хохотнул опричник, с некоторым удивлением, но не без удовольствия еще крепче прижимая к себе, извивающуюся в его руках, совершенно голую девицу. На шаманке не осталось ничего, кроме ее собственных, неопределенного цвета и сбитых в жуткий колтун, волос.

— Выбросить всегда проще, чем очистить… — отмел упрек товарища Небаба, — Хоть обычным способом, хоть чародейским… — Степан пристальным взглядом окинул пленницу, высматривая припрятанные амулеты. Но заклятие сработало отменно — на девице не осталось даже нитки, словно только что уродилась. — Сам-то чего уставился? Нравится, небось, а?

— Странное дело, — потер задумчиво переносицу опричник. — Сколько на свете живу, всегда думал: раз шаманка — значит, карга старая. А тут такая птичка-невеличка. Девчонка совсем… Отмыть, причесать — и хоть замуж бери… Ей, а ты чего кушак распускаешь?

— Не надо! Пожалуйста, не надо!.. — взвизгнула девчонка, испуганно таращась на здоровяка и непроизвольно, ища защиту, прижимаясь к Василию.

— Руки свяжем… — буркнул тот. — Или ты всю жизнь собираешься ее удерживать?

— Развлекаетесь? — с легкой насмешкой поинтересовался, неслышно возникший рядом староста Выселок.

— А тебе что? — тут же окрысился Степан, похоже, надолго, если не навсегда невзлюбивший упырей.

— Мне? — переспросил и пожал плечами тот. — Да сколько угодно. Дело молодое, житейское… И право победителя, обратно же никто не отрицает… Я бы и сам не прочь тряхнуть стариной.

— Да не собирались мы… — отмахнулся Куница, невольно потупившись. А ведь прав был упырь. Мыслишка-то шаловливая и паскудная, от созерцания стройного девичьего тела, мелькнула. Еще как мелькнула… — С чего ты взял, охальник старый?

— Ага, — понимающе кивнул тот, пряча усмешку в широкую ладонь, оглаживая бороду. — Это вы девку догола раздели, а чтоб сподручней было с ней о хорошей погоде разговаривать, заодно и руки связали… Мало ли — вдруг не согласиться, дождь накличет? Бывает. Я лишь хотел заметить, что если вы решили таким приятным способом лишить ее колдовского могущества и обезвредить, то, вопреки устойчивому заблуждению отцов вашей церкви, непорочность и чародейская сила никоим образом промеж собой не связаны. И кроме потехи, иной пользы, от надругательства, вам не будет…

— Не надо, атаман… Пожалуйста… — взмолилась шаманка, глядя на Куницу.

Из всего разговора, и того, что старый упырь хоть и с подковыркой, но вполне уважительно обращался к молодому казаку, она сообразила, что именно Тарас главный в этой компании. — Не разрешай своим воинам меня обижать…

— Ишь ты, — восхитился Степан. — Как по-нашему щебечет, красотка заморская. Где только научилась?

— Матушка моя из этих сторон… — торопливо объяснила та. — В полон взяли… Так я и родилась. Она здешнему говору и обучила…

— То-то я гляжу, не похожа ты на степнячку… — хмыкнул Василий. — Басурманские девки, обычно, смуглы, костлявы, как тарань, да чернобровы, а наша пленница — телом бела, ребрами не светит и светловолоса… будет. — А потом поинтересовался, как бы между прочим. — И какая нашему атаману с того польза, чудо заморское? Ну, если он тебя от наших гадких помыслов убережет? Повалять по травке не даст?

— Верной рабой стану! Своим погребальным костром в том клянусь… — неожиданно горячо заговорила шаманка. — Атаман — сильный чародей! Он не только меня, он — самого духа огня победил! Такому служить не зазорно!

— Товарищи мы все… — зачем-то стал объяснять Тарас.

— А девица, похоже, не шутит, господин ведун, то бишь — пан атаман… — заметил вкрадчиво деревенский староста. — Сильнее клятвы не придумать. У басурман с погребением строго. И хоть конь кобыле не товарищ, а — гм, брат… я б не стал, вот так, сходу, отмахиваться от ее присяги… Тех, длинноволосых, которые только для услады, кругом хоть пруд пруди, а — с умом и пониманием, на базаре не купишь…

— Вот заладил, старый хрыч, — насупился Тарас. — Сколько можно? Сам-то оторви глаза от ее голого зада, а то уже ни о чем другом, кроме как о блуде, и думать не можешь. Запамятовал, как сам просил защитить от ее чар? Ну, а что раздели девку впопыхах, так в бою всякое случается… Кольчуга да панцирь — и то, иной раз, с плеч слетают. Сабля, она не спрашивает: по рубахе или по кушаку лезвием черкнула? Только спроси, тебе любой казак расскажет: как без портов не только из постели чужой жены убегать приходилось, но также с врагом рубится, левой рукой порты удерживая… Кстати, знаешь, почему в шароварах такая широкая мотня? А чтоб, когда они на сапоги сползут, бегать не мешали и шаг не укорачивали…