Андрей Дай - Искра Зла

Я наклонился к шее лошади, нашептывал вращающему дикими глазами коньку ласковые слова, а сам пытался высмотреть за серой занавесью очертания оставленного на дороге каравана. Вслушивался в едва слышное шипение осыпающейся из тучи воды — брошенная ветрами небесная пыль жаловалась мертвым листьям на свою судьбу…

А еще откуда-то справа, из Степи, донеслись обрывки звуков, которые я уж точно не ожидал услышать: топот десятков копыт, скрип сбруи, звяканье доспехов.

Я торопливо спрыгнул на землю и, едва не на коленях, принялся отыскивать следы моего напуганного лопнувшей тетивой конька. На счастье, за те несколько минут, что он не разбирая дороги, уносил меня в чистое поле, отряд не успел далеко уйти. Уже скоро во мгле стали проявляться темные пятна всадников.

— В чем дело, Арч? — безжизненным голосом выговорил мне Ратомир.

— Всадники. Едут сюда. Не знаю, с какой стороны.

Слова медленно и неохотно, словно через густой кисель, протискивались сквозь клубящуюся пелену.

Командир кивнул. Яролюб тут же принялся распределять дружинников по обеим сторонам черной ленты дороги. Я, покопавшись за пазухой, вытащил новую, относительно сухую, запасную тетиву. Пусть ветры оставили мир Басры, и руны отказывались делиться силой, а демонский туман скрыл все вокруг — с луком в руках я чувствовал себя на много увереннее.

Минута уходила за минутой. Облако больше не делилось звуками с терпеливо ожидавшими непрошенных гостей воинами. Лошади вздрагивали, переступали с ноги на ногу, тянулись губами к жалким клочкам придорожной травы. И все это в пугающей, давящей на уши тишине…

Десяток всадников в доспехах дружинников князя Дамира, как призраки, едва касаясь клубящегося под копытами ничто, показались, когда я уже и стал подумывать отменить тревогу и продолжить путь. Окруженные со всех сторон разом двинувшими коней яролюбовыми конниками, они растерянно заметались, сбились в круг, обнажили клинки.

— Кто вы? — неожиданно яростно рявкнул принц. — Назовитесь!

— Ратомир?! — воскликнул кто-то из незнакомцев голосом княжны Серафимы. — Арч?

— Княжна? — растерялся командир. — А я… мы…

— Принц, за нами погоня! Люди Манат-хана — отец покровительствовал его племени — открыли ночью ворота Аргарда. Гэсэр-хан в городе! Мой… князь Дамир пал от рук предателя. Нам едва удалось уйти…

Щеки обожгло пламенем злости.

— Разворачиваемся! — зычно, пронзив ватное беззвучие тумана, скомандовал Ратомир.

Сотники бросились перестраивать дружину, а мы с принцем и Яролюбом подъехали к расслабившимся воинам погибшего князя.

— Нам не удалось проститься по-людски, — отчего-то опустив глаза и зарумянившись, проговорила Серафима. — Не было сил держать в себе страшную для отца весть…

— Я понимаю, — мягко сказал Ратомир. — Тебе незачем было ждать, пока я вернусь в сознание. Ты должна была донести весть…

Они встретились глазами. Я понял, почувствовал, что тогда, за тот краткий миг в наполненной суетой перестроений отряда тишине они успели сказать друг другу очень и очень многое. Тысячи слов, сотни песен, всю Правду мира вмещает один взгляд…

И словно только этого, только искры взорвавшей два сердца, не хватало Великому Духу, чтоб вдохнуть новую жизнь в уставшие ветры. Сизая пелена вдруг заворочалась, вспенилась причудливыми хвостами и завитушками. Поплыла в сторону невидимых за горизонтом Низамийских гор серая пелена.

Вместе с ветром вернулись звуки. Я даже оглох, отвыкнув от такого их числа. Топали по чавкающей грязи кони, звенели сбруей, фыркали, радуясь ожившему ветру. Звенели кольчуги, влажно шлепали мокрые плащи, пыхтели дружинники, скрипела кожа на седлах. А издалека, со стороны захваченного степняками Аргарда, гремела, прогибалась земля под копытами позабытой погони.

— Ничего себе! — неожиданно весело воскликнул дубровичевский княжич.

— К бою! — с трудом оторвавшись от сияющих глаз Серафимы, крикнул Ратомир. — Их не может быть много!

Разгулявшийся не на шутку ветер разорвал уснувшее облако в клочья. В разрывах тут же показалась беспорядочная лава приближающегося войска кочевников. Принц был прав, их было не больше трех сотен.

— Вперед! Бей! — взмахнул мечом Яролюб.

— Оре!!!! — радостно выдохнули воины и, склонив пики, рванули коней навстречу врагу. — Бей!!!

Мой глупый конь рвался вперед. Мне едва удавалось, сжимая колени удерживать его на месте. Повод намотал на луку седла и взялся за лук.

Кровь вскипела. Рука дрогнула, и первая стрела ушла в туман, не забрав с собой жизнь врага. Я весь дрожал от жажды крови. Будто оковы спали с рук. Будто камень с сердца. Казалось, это так просто — смыть кровью врага тяжесть с души. И пусть не было с детства знакомого, привычного, покалывания руны на рукояти лука. Алая живица из ран, последний, предсмертный выдох, хрип, тускнеющие глаза придавали сил.

Я ничего не видел вокруг. Я был весь там. Только я, стрела и перекошенное от ярости лицо степняка. Раз-два-три. Наложить стрелу, выбрать цель, отпустить тетиву. Наверное, я смеялся бы, если бы не нужно было задерживать дыхание перед выстрелом. Наверное, я и без лука кидал бы стрелы с той же самой убийственной точностью. Наверное, я и без стрел разил бы податливую плоть, так велика была жажда убивать.

Я мстил. За страх и бессилие там, на глиняном берегу Великой реки. За глаза, жалобные и не верящие, Инчуты, будто дворового пса выпихнутого в темень и дождь. За острый запах гниющего, несмотря на масло и мед, тела весельчака Фанира, словно куль притороченного к седлу коня. За мокрые одеяла, холод и дым отказывающегося гореть костра. За отупляющую вязкость тумана. За чудовищное предательство лживого кочевого народца…

Он появился откуда-то сбоку. Мокрый от пота, струйками стекающего из-под замызганной меховой шапки, в засаленном халате, подвязанном пестрой веревкой, с выпученными в угаре битвы глазами. Я хорошо успел его рассмотреть за тот миг, что он замахивался кривым, неряшливым мечом.

Разрубленный лук взвизгнул по-человечьи. Пальцы стайками мальков брызнули в разные стороны. Левую руку обожгло пламенем невозможной боли, но еще до этого освобожденные от оков тетивы плечи лука с богатырской силой ударили в плечо моего рычащего от запаха крови конька.

Следующим ударом степняк должен был разрубить меня пополам. Но второй раз обиженный луком конь взвился на дыбы, и удар пришелся в голову. «Хорошо, что подул ветер, — подумал я. — Скверно умирать в тумане»…

2011

Новосибирск

Примечания