Ольга Денисова - Черный цветок

Улич вышел из лачуги незаметно, и Есеня очень удивился, когда увидел его сидящим на бревне, вынесенном морем. На его плечах лежала волчья шуба, а в руках он сжимал тонкую палочку, которой что-то сосредоточенно рисовал на песке. Есене стало интересно, и он незаметно подкрался к старику сзади. Но вместо рисунка увидел совершенно непонятный чертеж — множество треугольников, кружков, линий…

— А что это? — спросил он, не удержавшись.

— Ты знаешь геометрию? — спросил в ответ Улич.

— Неа, — скривился Есеня.

— Ну, а считать ты умеешь?

— Сколько угодно!

— Сколько будет одна треть от девяти?

— Три. Я сложней умею считать.

— Да? Посчитай, сколько будет триста сорок два умножить на двенадцать? — старик протянул ему палочку.

Есеня про палочку не понял, подумал пару секунд и ответил:

— Четыре тысячи сто четыре.

— А четыре тысячи сто четыре на триста сорок два?

Есеня почесал в затылке, долго старался сложить в голове множество цифр, но сбился и ответил:

— Не, не могу. Путается все.

— Ты не умеешь считать в столбик?

— Как это?

Улич показал. Он показал и много другого. Например, Есеня долго думал, насколько короче будет дорога, если идти не по улицам, а срезать угол. Он однажды потратил целый день, рисуя эти улицы на полу кузни, и измеряя аршином длины сторон получившегося треугольника. Но к однозначному выводу так и не пришел. Оказалось, это всем давно известно с древних времен. Неожиданно Есене понравились новые умные слова, которыми так и сыпал Улич: гипотенуза, косинус, радикал. Всего за час — один час! — Есеня узнал столько, что голова побежала кругом от открывающихся возможностей!

— Ты очень способный мальчик, — сказал ему старик, — почему ты ничему не учился?

— Не хотел, — пожал плечами Есеня, — ничего хорошего в этой учебе нет. Подзатыльники одни. Пока прочитаешь строчку до конца, уже и начало забудешь.

— Ты хочешь сказать, что читаешь с трудом?

— Не люблю я это просто.

— Послушай… — Улич посмотрел ему в глаза, — у меня никогда не было желания иметь учеников. Мне казалось, что они не хотят понимать того, что я говорю. Но… если ты хочешь, я буду тебя учить. Ты почему-то меня понимаешь, ты просто ловишь на лету. Мне кажется, твоя голова устроена так же, как моя.

Есеня потупил глаза. У него, конечно, появлялась мысль стать таким же ученым, как Полоз. Чтобы разговаривать с благородными на равных. Но восемь лет… Об учебе он имел самые мрачные воспоминания. Нет, восемь лет такого кошмара ему не пережить.

— Я сейчас не могу. Мне надо… надо кое-что узнать, и возвращаться в Олехов.

— Я не говорю — прямо сейчас. Ты можешь приехать потом, летом, или через год-другой. Здесь хорошо летом, очень тепло.

Есеня решил не обижать старика и ответил, что подумает. А заодно напомнил про мучавший его много лет вопрос — о звездах.

— Ну, давай о звездах, — улыбнулся Улич, — ты знаешь, что Земля круглая?

— Чего?! — фыркнул Есеня.

— Земля, на которой мы живем — это огромный шар.

— Да ерунда это… — пробормотал Есеня уже не так уверенно.

— Посмотри на море. Здесь это видно особенно хорошо. Вон, видишь, у самого горизонта идет парусник? Через полчаса будут видны только мачты, потом и они начнут исчезать, словно он спускается вниз, как по ступенькам, — Улич начертил на песке длинную дугу, и на ее конце — маленький кораблик. А потом — человечка в ее центре, и взгляд человечка, который видит только верхнюю часть мачты кораблика.

— Ну… — Есеня почесал в затылке, — ну, допустим… И что, если все время идти прямо, можно, прийти в то же самое место? Так что ли?

— Можно. Только идти придется очень долго. Я определил примерный диаметр Земли, и мои расчеты совпали с расчетами других мудрецов. Ты знаешь, что такое диаметр?

— Конечно. У всего круглого есть диаметр.

— А как, зная диаметр, найти длину окружности, знаешь?

— О, это гораздо проще, чем с треугольником! Я мерял ниткой, и получалось всегда одинаково. Диаметр надо умножить примерно на три.

— Так вот, диаметр земли — больше десяти тысяч верст. И идти по кругу придется больше тридцати тысяч верст!

— Это примерно три года идти! Всего-то! — усмехнулся Есеня. Учиться и то дольше!

— Послушай, а как ты это посчитал?

— Да очень просто! Если в день проходить верст двадцать пять, то сто верст за четыре дня пройдешь, правильно? Ну, а всего триста раз по сто верст.

— Да, учитывая, что ты и читать толком не умеешь, это очень неплохо, очень…

— Да умею я читать. Не люблю только.

Идея Улича о том, что Земля вращается вокруг солнца и при этом вертится вокруг себя, Есеню потрясла. А главное — она объясняла почти все. Кроме звезд, которые движутся отдельно от остальных.

— Ты не устал? — спросил старик, когда Есеня задумался, пытаясь представить себя на летящем и кружащемся шаре.

— Не, я просто думаю. Можно я немножко подумаю один?

— Конечно. А я приготовлю поесть. Я совсем забыл об этом, мне это немного непривычно, я сам ем утром и вечером, а иногда — только утром. Но ты, наверное, привык по-другому?

— Да не, я могу весь день не есть.

— Ты — молодой, ты растешь, тебе надо есть гораздо больше, чем мне. И не мучную болтушку, а кашу с мясом, молоко, фрукты…

— А Полозу? Ему, наверно, тоже надо есть хорошо, чтоб он выздоровел? — вдруг спохватился Есеня.

— Пока нет, но скоро потребуется.

Почти неделю Есеня провел в разговорах с Уличем. Полоз все время спал — старик для этого что-то шептал ему на ухо, а если и просыпался, то был каким-то странным, и, похоже, плохо понимал, что происходит. Это сильно удивляло и пугало Есеню, ведь в тот вечер, сразу после ранения, Полоз говорил с ним совершенно нормально, и даже улыбался и шутил. Есеня подозрительно смотрел на его лицо, стараясь угадать, лучше ему или хуже, но спросить почему-то боялся.

Как-то вечером, когда Улич рассказывал Есене о том, как измерял диаметр земли, сидя перед открытой печной дверцей, Полоз неожиданно проснулся, хотя должен был спать до утра.

— Эй, Балуй… — тихо позвал он.

Есеня тут же вскочил и склонился над Полозом. Света не хватало, и Есеня зажег свечу, на секунду сунув ее в печь. Улич тоже поднялся и сел на лавку, всматриваясь в лицо Полоза. Но потом вздохнул с облегчением.

— Жмуренок, где это мы? — спросил Полоз.

— Мы? Я же рассказывал, ты что, не помнишь?

— Неа. Ничего не помню. Этот человек, кто он? Мы в его доме? — Полоз говорил очень тихо, и Есене приходилось нагибаться к его губам.

— Да, — Есеня закусил губу — ему было страшно.