Последний выпуск - Наоми Новик
Кипя, я поднялась обратно в библиотеку, и настроение у меня вовсе не улучшилось от долгого пути по лестницам. В библиотеке я объявила:
– Шахты открыты, – и мрачно плюхнулась в кресло.
После этого план Лю стал Тем Самым – единственным, над которым мы работали, и это было хорошо, потому что на подготовку уходило все время без остатка. Шли последние недели семестра, который и сам мог стать последним, вообще последним. Почти все, сделанное до сих пор, нужно было повторить. Половина торопливо сляпанных динамиков из первого комплекта сломалась, их пришлось заменить, четверть длины кабеля тоже, а еще – сделать почти сотню новых катушек, чтобы хватило на всю длину шахт. Мы понятия не имели, где можно без опаски брать материал, пока кто-то не предложил разобрать стену гигантской аудитории, в которой мы изучали злыдней; ее украшали ужасные, подробно проработанные изображения всех злыдней, которые, предположительно, ждали пиршества в зале.
Я не посещала эту аудиторию с прошлого года и ничуть по ней не скучала, но нарочно сделала на день перерыв в репетициях, чтобы поучаствовать в оргии разрушения. И я оказалась не единственной. Пришли сотни ребят; у младших учеников еще шли занятия, но целая толпа народу прогуляла уроки, чтобы помочь нам по мере сил. Мы буквально разобрали аудиторию на части. Алхимики лили драгоценные разъедающие зелья на винты, заклинатели нагревали и охлаждали металлические листы, заставляя их коробиться и отставать от стен. Кое-кто взлетал к потолку и отдирал панели, крича: «Берегись, падает!» Даже младшеклассники, заметно вытянувшиеся с начала года, в каком-то исступлении крушили молотками стулья. Когда прозвенел звонок на обед, в аудитории не осталось ничего, кроме балок и труб.
План Лю, сравнительно с прочими, имел одно существенное преимущество: мы хотели разрушить школу. И я вовсе не шучу: наверняка нам было легче воплощать эту идею, потому что на каком-то подсознательном уровне она всем горячо понравилась. И нами двигали не только ненависть и злость, хотя и их хватало; думаю, все, как и я, втайне – совершенно иррационально – чувствовали, что если у нас все получится, если мы уничтожим школу, то избавимся даже от последствий пребывания здесь. Каждый, от самого наивного младшеклассника до тертого выпускника, с каждым днем все горячей желал вырваться отсюда.
Ну, кроме одного исключительного психа. По мере приближения второго июля Орион все больше мрачнел. Если бы он возражал против задания, которое ему поручили – Ориону предстояло охранять шахту, идущую вниз, и отбиваться от целой орды злыдней, – я бы его прекрасно поняла. Но, поскольку он ни словом не возразил против своего поручения и, казалось, даже ждал этого с каким-то зловещим предвкушением, я понятия не имела, что тревожило Ориона.
Нет, неправда. Просто я не позволяла себе задумываться о том, что его беспокоило. Он не приглашал меня на свидание после той неудачной попытки в спортзале – возможно, потому что чувствовал себя униженным, ну или потому что с тех пор нам не удавалось ни дня провести спокойно.
В любом случае тем лучше. Я пришла в школу и выжила, потому что была благоразумной, не теряла голову, старалась разглядеть все очевидные и неочевидные опасности, чтобы протиснуться между ними, не потеряв слишком много крови. Я не позволяла себе задумываться о чем-то, кроме выживания, особенно о таких безумно дорогих и бесполезных вещах, как счастье – да я и в целом в это не верю. Я хорошо умею переносить трудности, жизнь меня здорово закалила – и я не собиралась внезапно размягчаться. Я не хотела повторять мамин выбор и делать глупости из-за мальчишки, который пришел и сел рядом со мной в библиотеке, и мы были одни в пятне света, а вокруг сгущалась темнота – из-за мальчишки, который отчего-то считал меня такой замечательной и в присутствии которого мне становилось страшно и сладко.
Зато остальные как будто спятили – всю неделю я постоянно натыкалась в библиотеке на целующиеся парочки. За едой ребята выменивали презервативы и алхимические зелья сомнительной эффективности, и даже разумные во всех остальных отношениях люди хихикали, собравшись кучкой в женском туалете, и обсуждали, вы не поверите, планы на последнюю ночь. Я бы ни за что не отказалась от сна накануне нашей безумной попытки вырваться, даже если бы Орион Лейк явился ко мне в комнату с чаем и пирогом.
Пока мы с Лю, Аадхьей и Цзы-Сюанем проводили время в мастерской, совершенствуя лютню и репетируя, Орион продолжал тренироваться в спортзале. Во время выпуска ему предстояло защищать очередь, если злыдни обойдут всю школу и вернутся в зал, прежде чем мы успеем выскочить. В таком случае… что ж, в таком случае Орион, вероятно, принял бы безнадежный, но тем не менее решительный бой на баррикаде, удерживая злыдней и давая остальным возможность сбежать. А мне пришлось бы стоять у ворот, заклинанием отгоняя тварей от ребят, и Ориона неизбежно одолели бы и разорвали у меня на глазах те самые чудовища, которых я приманила.
Не в силах удержаться, я ходила в спортзал посмотреть на него, просто чтобы потыкать в больное место. Мне ничуть не становилось легче, когда я видела, как он истребляет десятки поддельных злыдней. Я знала, что Орион – прирожденный убийца чудовищ, но если наш план сработает, злыдней будут не десятки, а сотни и тысячи, и все сразу навалятся на него. Но я наблюдала за ним, стоя на пороге, каждый день, после собственных репетиций, а когда Орион заканчивал последнюю пробежку, мы вместе шли ужинать – молча. Я усилием воли подавляла желание сказать: «Ты не обязан тащить это в одиночку, ты имеешь право попросить помощи или хотя бы защиты. Мы устроим лотерею, будем тянуть жребий». Я уже сказала ему это однажды, а он просто пожал плечами и ответил: «Другие будут только мешаться». Возможно, Орион был прав, потому что никто не устоял бы под массированной атакой злыдней. Никто, кроме меня, а я должна была спасать остальных. Всех, кроме него.
Но в последний день перед выпуском мы решили дать моим связкам отдохнуть, и после обеда я спустилась в спортзал и сказала Ориону, что напоследок пробегусь вместе с ним. Он как раз стоял за дверью и готовился, бодро насвистывая и посыпая руки магическим порошком – вроде гимнастического мела, только блестящего. У него хватило смелости возразить:
– Тебе надо отдохнуть! Ни о чем не беспокойся, я не подпущу к тебе
