Сергей Смирнов - Цареградский оборотень. Книга первая

Деревянными руками идол все еще поднимал меч, надеясь, если не ударить, то хоть уронить его лезвием на брачное ложе, а вернее прямо на хребет жениха.

Княжич изо всех сил оттолкнулся ногами от брачного ложа, но не навстречу лону невесты, а навстречу лезвию меча. Он схватил меч за крестовину, вырвал его из рук идола и, не раздумывая, разрубил им деревянную голову. Эта голова оказалась подобием ореха, в скорлупе которого пряталось не простое ядро, а настоящая человеческая голова того, кто таился внутри деревянного идола, и та голова тоже раскололась надвое вместе с идольской. А руки идола сразу упали, ударились об ствол и рассыпались, обнажив до того покрытые корой и теперь уже не живые руки радимича из рода Лучинова.

«Скор ты, князь, а я оказался еще скорее!», — подхватил радимической гордости Стимар и, встав на ложе в полный рост, огляделся вокруг.

Тут только, высунув голову над стенами княжеской горницы, он услышал звон колокольцев, окруживший кремник со всех сторон, и увидел, что радимичи не на жизнь, а на смерть отбиваются на стенах от того самого звона.

— Эй, северец! Туров! — донесся до Стимара крик сзади, с западной стороны. — Прячься!

Княжич обернулся. Там враги Лучиновых уже перевалились через зубастую челюсть тына и крепко набились в вежу, стреляя оттуда по оборонявшимся радимичам своими щебечущими и звенящими стрелами. Один из них, видно самый меткий, и заботился теперь о жизни княжича, раз уж однажды успел спасти ее.

По шарикам-колокольцам и такому же, с легким перезвоном, чужому говору Стимар узнал вятичей[84], великим скопом напавшим на град.

— Они пришли за тобой, — предупредила прозорливая Исет. — Прячься и от них, если хочешь пройти между своих теней.

Теперь Стимар понял, что неспроста она уговорила его не снимать сапоги.

Он спрыгнул с постели, ткнул длинный меч в половицу, расщепив ее острием между ногами надвое, и живо подпоясался.

— Ты мне жена, — по-хозяйски сказал он Исет. — В обиду не дам, а с собой заберу.

Девушка легко, как роса с летнего поля, поднялась с ложа на полуночную сторону. Обыденное покрывало на ее половине осталось таким же ровным и гладким, будто она вовсе не ложилась на него.

— Не оглядывайся, княжич, — то ли повторила она, то ли опять дождалась эха, ведь уста ее не разомкнулись. — Тогда успеешь пройти.

— Ты жена мне, — решил княжич и, хотел было взять ее руку так же крепко, как своей правой рукой уже держал меч.

Но Исет ускользнула и в единый миг оказалась от него с другой, полуденной стороны, ложа.

— Я заберу тебя с собой в Царьград, — сказал ей Стимар. — Там тебя окрестят, а потом нас обвенчают по закону.

— Только если ты найдешь дорогу между тем, что уже было, и тем, что будет, — смеясь, отвечала Исет.

Княжич еще раз попробовал было поймать ее, но лишь просыпал между пальцами звон ее серебряных подвесок.

В тот же миг западная дверь горницы задрожала эхом шагов, отворилась, и в горницу ввалились трое Лучинов во главе с братом Исет, один раз уже поймавшем княжича — было то в Велесовой Роще.

В их руках сверкали мечи, а на лицах — капли боевого пота.

— Туров не вошел в Лучинов род! — крикнула Исет своему брату. — Знай правду!

Она побежала к нему и, схватив его за свободную руку, приложила ее к своему лону.

— А мертвым и подавно не войдет, — добавила она. — Не спеши, брат. Потеряешь больше, чем хочешь поймать.

Скорый Лучинов в одно мгновение бросил сразу три взгляда. Один — на брачное ложе, чистое с невестиной половины и запятнанное чужой кровью на стороне жениха. Другой взгляд — на разрубленного идола. А третий — на самого жениха, северского княжича.

— Хитрый северец, — сверкнул он тем, третьим взглядом злее своего меча. — Жнешь кровь, где не сеял. Теперь с тебя — вира. А вира до заката не терпит.

Он крепко обхватил Исет за плечи и предупредил ее:

— Не спеши и ты, сестра, на волю, как твоя мать. Пир еще идет, значит и свадьба не кончена.

Он остался с Исет на месте, загородив собой и сестрою открытую дверь, а двое воинов двинулись навстречу Стимару.

У одного солнечная искра побежала по лезвию меча от рукоятки до острия, а другой отвел свой меч так, чтобы слепить северцу глаза.

«Живым не возьмут, а мертвым не дамся», — решил Стимар, пятясь и примеряясь к бою. Он догадался, что первый воин будет отвлекать его на на себя, а второй, тем временем, улучит миг ударить его по руке плоской стороной меча, чтобы выбить из его, Стимара, правой руки силу держать оружие, а вместо силы и меча вложить в руку боль.

— Обрубайте с него все лишнее, кроме песта, — велел сын князя Лучина, смеясь так, будто точил лезвие об камень. — Пестом ему еще воду толочь.

— Они тебе тоже братья? — спросил Стимар Исет через мечи наступавших на него радимичей.

— Как палые перья ветру, — ответила Исет.

— Будь по-твоему, княжич Лучинов, — сказал Стимар раньше, чем созрел его новый замысел. — Виру за старого Богита я взял, а две свои виры станут тяжелой ношей. Лишний груз для дальней дороги.

— Стойте! — велел брат Исет своим воинам. — Чего ты хочешь, северец?

— Чтобы ты сам встал у постели Перуном-богом и разрубил птицу, — удивил его Стимар. — Тогда я войду в твой род.

Мечи ослабли в руках радимичей и поникли вниз. Воины превратились из воинов в двух глупых баранов.

— Мечом хочешь войти или как иначе? — недоверчиво усмехнулся сын Лучинова князя.

Стимар же на полуденной стороне в ответ расщепил мечом теперь уж не половицу, а главную Лучинову дорогу, что вела из лесу к столу в княжеской горнице, и вытер с ладони оставшейся на ней пот убитого им радимича, таившегося в идоле.

— Как теперь пожелает невеста, коли свадьба все еще идет обратным чином, — сказал он. — Слово твоего отца — отпустить меня до заката.

Улыбка, словно искра по острому лезвию, пробежала по губам Лучинова куда скорее, чем тот подтвердил:

— Слово отца верно.

Стимар подошел к ложу и завалился на него навзничь как ни в чем ни бывало. Он лег на свою, тронутую лишь чужой кровью половину брачной постели.

Как только он лег, так сразу услышал, как на пол упали две ромейских монеты и раскатились в разные сторон.

Он приподнялся и, посмотрев на Исет, увидел, что это из ее глаз выпала судьба, и она превратилась из вестника в обыкновенную смертную девушку, которая не пропадет, как мара, если перекреститься, и которую вправду можно будет вести под венец после того, как она сама станет крещеной.

— Ты опять вступил в чужой след, княжич, — со страхом проговорила Исет, и ее губы едва шевелились, отставая от слов; видно было, что душа ее осталась на месте и любит она северца так же сильно, как и раньше, когда пребывала в обличии зачарованного вестника. — Брат убьет тебя, как только ты войдешь в род, чтобы ты больше не достался никому. Вятичи пришли за тобой.