Джо Аберкромби - Полмира

— Не думаю, что Хуннан видит это так же. Он бы с радостью сказал всем, что я — позор, но тогда придется признать, что весь его набег был позорным, так что… — Он надул щеки, выглядя более озадаченно, чем обычно. — Завтра я приношу клятву воина. С несколькими парнями, которые никогда не махали клинком с яростью.

Колючка сказала голосом Отца Ярви:

— Пусть Отец Мир проливает слезы над методами! Мать Война улыбается результатам! Ты должен быть доволен.

Он опустил голову.

— Наверное.

— А ты не доволен?

— Ты когда-нибудь чувствуешь себя плохо? Из-за тех людей, которых убила?

— Вовсе нет. А с чего бы?

— Я и не говорю, что ты должна. Просто спрашиваю, чувствуешь ли.

— Нет.

— Ну, тебя коснулась Мать Война.

— Коснулась? — Колючка фыркнула. — Она закатила мне пощечину так, что кожа покраснела.

— Я всегда хотел быть воином, чтобы у моего плеча были мои братья…

— Нет большего разочарования, чем получить то, чего всегда хотел.

— Некоторые вещи стоят того, чтобы их ждать, — сказал он, глядя ей в глаза.

Она совсем не сомневалась, что этот взгляд означает сейчас. Она начала размышлять, что перебираться через это их замерзшее озеро может быть не так уж и трудно. Может надо просто делать один шаг за раз, и пытаться наслаждаться волнением от этого. Так что она на маленький шажок приблизилась к нему.

— Где ты спишь?

Он не попятился.

— Под звездами, наверное.

— У Избранного Щита есть палатка.

— Хочешь, чтобы я позавидовал?

— Нет, она маленькая. — Она сделала еще один маленький шаг. — Но в ней есть постель.

— Эта история мне начинает нравиться.

— Впрочем, немного холодная. — Она сдвинулась еще на один шаг, и они оба улыбались. — Когда я в ней одна.

— Я мог бы сказать Сордафу, думаю, он может согреть одеяло, пукнув один раз.

— Сордаф — это все, о чем может мечтать большинство женщин, но у меня всегда были странные вкусы. — Она потянулась, убрала волосы с его лица, используя пальцы как гребень. — У меня на уме кое-кто другой.

— Много народу смотрит, — сказал Бренд.

— Как будто мне не наплевать.

Трусость

Они встали на колени в линию. Три юных парня и Бренд. Двое из тех, что направляли копья на старого фермера. Один, который плакал, поджигая дома. А последний отпустил единственного раба, которого удалось захватить.

Те еще воины.

И все же они были здесь. Вокруг них собралась толпа вооруженных воинов Гетланда в доспехах, готовых принять их в свое братство. Готовых к тому, что они будут стоять с ними плечом к плечу, когда встретят Гром-гил-Горма с его ванстерами в назначенном месте. Готовых нести их в железные объятья Матери Войны.

Король Утил изменился за тот год, что Бренд видел его в последний раз, и не к лучшему. Его кожа стала такой же железно-серой, как и волосы; слезящиеся глаза тонули в темных тенях. Казалось, он усох на своем стуле, почти не двигался, словно Королевский Обруч на его челе был непосильной тяжестью. Его руки дрожали, когда он баюкал свой обнаженный меч.

Отец Ярви уселся на стуле сбоку от короля. Прямая, как стрела, королева Лаитлин сидела по другую руку, расправив плечи и сжав кулаки на коленях, осматривая толпу своим бесстрастным взглядом, словно могла восполнить своей силой слабость мужа.

Колючка стояла, у плеча королевы, вздернув подбородок и с вызовом в глазах. Она сложила руки, и эльфийский браслет горел холодным белым светом на ее запястье. Она выглядела как кто-то из песен, Избранный Щит от пальцев ног до наполовину побритого скальпа. Бренд с трудом мог поверить, что выбрался из ее постели часом раньше. По крайней мере, было хотя бы что-то, чем он был доволен.

Король медленно скользнул взглядом по линии парней до Бренда и прочистил горло.

— Вы молоды, — сказал он, и его голос скрипел так тихо, что его было едва слышно за хлопаньем палатки на ветру. — Но мастер Хуннан решил, что вы достойны, а Гетланд осажден врагами. — Он немного поднялся на своем сидении, и на миг мелькнул тот человек, чья речь вызывала дрожь у Бренда на берегу перед Торлби. — Мы идем к Зубу Амона, чтобы встретиться в битве с ванстерами, и нам нужен каждый щит! — Он зашелся в кашле, и прохрипел: — Сталь это ответ. — Потом он свалился обратно на свой стул, и Отец Ярви наклонился близко к нему, чтобы прошептать что-то на ухо.

Мастер Хуннан шагнул вперед с мечом в руке и хмурым лицом, чтобы встать перед первым из парней.

— Клянешься ли ты в верности Гетланду?

Парень сглотнул.

— Клянусь.

— Клянешься ли ты служить королю?

— Клянусь.

— Клянешься ли ты стоять со своими напарниками в стене щитов и повиноваться приказам?

— Клянусь.

— Тогда поднимись, воин Гетланда!

Парень поднялся, и выглядел скорее напуганным, чем счастливым, и все мужчины вокруг него ударили кулаками по груди, загрохотали рукоятями топоров по щитам, одобрительно топнули сапогами по земле.

Бренду понадобился миг, чтобы с трудом сглотнуть. Вскоре настанет его очередь. Этот день должен был стать днем, которым он гордился бы больше всех в своей жизни. Но поскольку он думал о пепле Халлеби и Риссентофта, о старике, истекающем кровью на своем пороге и о женщине с веревкой на шее, гордость не была на первом месте среди его чувств.

Толпа одобрительно закричала, когда второй парень в третий раз сказал «Клянусь», и мужчина позади вздернул его на ноги, словно рыбу из пруда.

Бренд поймал взгляд Колючки, и ее рот изогнулся в легчайшей улыбке. Он улыбнулся бы в ответ, если бы не был переполнен сомнениями. Делай хорошее, говорила его мать на последнем издыхании. Чего хорошего они сделали в Риссентофте прошлой ночью?

Когда третий парень произносил свои клятвы, в его глазах снова стояли слезы, но воины приняли их за слезы гордости и кричали ему громче всех прочих. Грохот оружия резал по натянутым нервам Бренда.

Желваки Хуннана заходили, и он нахмурился еще сильнее, когда к нему вышел Бренд, и все затихли.

— Клянешься ли ты в верности Гетланду?

— Клянусь, — прохрипел Бренд пересохшим ртом.

— Клянешься ли ты служить королю?

— Клянусь, — прохрипел Бренд и в его ушах грохотало.

— Клянешься ли ты стоять со своими напарниками в стене щитов и повиноваться приказам?

Бренд открыл рот, но слова не вылетали. Натянулась тишина. Улыбки опали. Он чувствовал на себе каждый взгляд. Раздался слабый скрип металла, когда воины тревожно зашевелились.

— Ну? — бросил Хуннан.

— Нет.