Макс Фрай - Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 2. К-Я

Впрочем, обстоятельство номер два казалось мне еще более удручающим. Я по-прежнему не знал, куда мне следует ехать. Прежде подумывал было махнуть на все рукой и отправиться прямехонько в городок Шёнефинг – не зря ведь кровью обливался, конспектируя это иноземное словечко!.. А теперь мнусь в нерешительности. Что за город такой следует мне посетить по дороге? Франку-то, небось, по приколу загадки загадывать. Но мне-то куда теперь?

– Выпей, что ли, крепкого кофе и попробуй наконец проснуться, – говорю себе сочувственно. – Кто ж вопросы жизни и смерти, не прочухавшись, решает?

К собственным советам грех не прислушаться. А если учесть, что совсем рядышком канадский бар «Мусхэд», где сносный эспрессо, великолепные чизкейки и примерно полторы живых души на целых четыре комнаты в это время суток, то…

Ага. Я – почти гений. Только соображаю медленно.

Изъян этот стал особенно очевиден, когда я расправился с завтраком и полез в карман за деньгами. Вместо купюр извлек оттуда сложенный вчетверо кусок оберточной бумаги с полустертыми карандашными надписями: «22.02.62»; «Ужгород, семья воен.»; «с/ш only»; «серд. приступ»; «Фрай».

Происхождение документа больше не вызывает у меня вопросов. Помню я наши с Веней новогодние гадания и прочие подробности рождения псевдонима, давно уже зажившего независимо от нашей воли отдельной, самостоятельной жизнью. Но сердце мое скачет, как сбрендивший Колобок, крушит ребра, плюется артериальной кровью – впору звать охранника, чтобы вывел разбушевавшуюся внутренность на кислород, да ткнул пару раз по мордасам, для скорейшего успокоения…

Машинально достаю деньги из другого кармана, расплачиваюсь, а сам прижимаю к груди заветную бумажку. Ужгород – не это ли название я должен был вспомнить, если постараюсь? Или, согласно пророчеству Франка, если повезет. Я еще не начал стараться. Но мне, кажется, и правда повезло.

Маршрут мой теперь понятен. Направление, как и прежде, юго-запад. Доеду как-нибудь своим ходом до Закарпатья: за рулем мне и правда спокойнее. Особенно ночью. Особенно во сне… Не буду торопиться, постараюсь получить удовольствие от этого путешествия. Заодно спокойствием запасусь впрок. Горб невидимый, на манер верблюжьего отращу, пусть себе колышется за спиной во время ходьбы, пригодится. Доберусь до Ужгорода, а там – по обстоятельствам. И коль скоро обстоятельства сложатся благоприятно, мне будет полезно знать, что неподалеку (если, конечно, мы с картой автомобильных дорог не ошибаемся) находится пограничный городок Чоп. Там наверняка можно купить билет на поезд: не до Мюнхена, так до Праги или Будапешта какого-нибудь… Нас, пожизненных транзитных пассажиров, пересадками не смутишь.

Жизнь, выходит по всему, прекрасна. Я, выходит по всему, на верном пути. Путь этот, вероятно, ведет в пропасть, но там, на дне ее, мне и место.

Быть по сему.

137. Чэн-хуан

В поздней китайской мифологии – бог города.

– Интересно, он когда-нибудь выйдет из гостиной? – возмущенно вопрошает Юстасия.

– Думаешь, он действительно там сидит? – Алиса недоверчиво хмурится.

– Сидит, сидит! – энергично кивает Лиза. – Я в замочную скважину подсматривала. Именно сидит. На полу, по-турецки. Я думала, медитирует, но он нос почесал… А потом подмигнул мне и тут же погрозил кулаком. Дескать, все путем, но не подглядывай – я, по крайней мере, так это поняла…

– Не одна ты у нас любопытная. – Алиса качает головой. – Я тоже подсматривала, и не раз. Нет там никого. И никаких звуков. Пусто.

– Нашли, о чем спорить, – сердится Юстасия. – Я сама сколько раз глядела… Ну да, он то сидит в комнате, то нет там никого – что с того? Меня интересует другое: он к нам-то собирается выходить? Или нет? И куда подевался его дурацкий труп? И не менее дурацкая собака? Съела труп, а потом выскочила в окно и убежала, так, что ли? Что вообще происходит?

– Н-н-н-ну-у-у-у… Он же все-таки призрак, – с некоторым сомнением тянет Алиса. – Может быть, у них так и положено? Нелинейная жизнь: то он тут, с нами, то еще где-нибудь, то в гостиной неделями сидит, то жив, то умер, то исчез, то появился… Опять же это для нас недели, а для него – кто знает, как там время течет?.. А почему ты так нервничаешь, Стаси?

– Ну ни фига себе! Когда улицы города запылают и мир начнет валиться за горизонт, ты тоже будешь спрашивать меня, почему я нервничаю?

– Но ведь пока ничего не пылает. И никто никуда не валится. И даже если начнет пылать и валиться, вряд ли это случится лишь потому, что Макс заперся в гостиной.

– От того, что заперся, возможно, и не зависит. Но важно, чтобы он был тут, с нами. Чтобы оставался жив. Иначе – пиздец. Всему.

– Почему ты так думаешь? – Лиза прижимает ладошки к щекам, ее миндалевидные глаза становятся круглыми, как у девочки-мультяшки, нарисованной опытным мангакой.

– Потому что это – его город, хотим мы того или нет.

Юстасия закрывает лицо руками. Некоторое время молчит, собирается с мыслями. Порывисто поднимается; невесомый плетеный стул отлетает в сторону, сметенный подолом ее парчовой юбки.

– Макс его выдумал, – говорит она. – Не знаю, как, не знаю, зачем, но выдумал. Не было бы его, не было бы и города.

– С чего ты взяла?.. – вяло сопротивляется Алиса.

– Просто спросила свое сердце. Можешь поступить по моему примеру. Самый осведомленный и надежный источник информации. Правда, молчаливый. Но тут, как ты понимаешь, важно подобрать ключик…

Некоторое время женщины молча сидят на веранде. Дом построен почти на самой вершине горы, по склонам которой взбирается к небу город. Отсюда открывается прекрасный вид на хрупкие башенки и островерхие крыши, узкие тротуары, цветные лоскуты садов и бесчисленные мостики, переброшенные через узкую горную речку, разделяющую обитаемое пространство на две неравные части. Женщины знают, что некоторые мосты тихонько смеются от удовольствия под ногами пешеходов, а иные – жалобно всхлипывают, оплакивая тех, кому не суждено коснуться их перил; что незадолго до наступления рассвета на окраинах жгут костры из душистых луговых трав, а в полдень разбрасывают по тротуарам кубики цветного льда; что в садовых прудах обитают певчие серебристые рыбки, а трудолюбивые перламутровые гусеницы пожирают не древесную листву, а дурные воспоминания; что мозаичные узоры мостовых еженощно меняют очертания, а облака изгибаются, повторяя причудливые формы крыш, над которыми проплывают. И еще великое множество чудесных подробностей хранит их общая память. Слишком много, чтобы удивляться, но слишком мало, чтобы пресытиться.

– Он выдумал этот город. А потом привел сюда нас, – спокойно, почти мечтательно повторяет Юстасия. – Хотелось бы надеяться, что хотя бы нас он не выдумывал. Что мы были и прежде. До того, как… До того, как.