Из бурных волн - Вал И. Лейн
Пират запер дверь камеры, а затем ретировался на палубу. Я быстро развернулась и схватилась за прутья, тряся их в попытке вырваться. Когда это не сработало, я начала отчаянно проверять каждый край и угол в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать для побега. Но в камере с нами не было ничего, кроме ржавого ведра, которое, вероятно, использовалось для сбора отходов.
Я заметила, что Беллами не двигался и не говорил. Он казался зачарованным, когда стоял, уставившись в стену. Я почувствовала, как корабль накренился вперед.
— Беллами, пожалуйста, помоги мне, — взмолилась я. — Я только что слышала, как твой отец сказал, что собирается…
Беллами развернулся ко мне лицом, его глаза сверкали гневом даже в темноте.
— Он мне не отец! Я отказываюсь признавать этого монстра своим отцом!
Он шагнул ко мне, и я отступила, испугавшись того, что он может сделать. Пират прижал меня спиной к решетке камеры, его грудь вздымалась, когда он рычал.
— Он отнял у меня все, что мне было дорого. И теперь он делает это снова. — Его голос стал пугающе спокойным, когда он заглянул в самую глубину меня.
Я дрожала, когда говорила, боясь того, что он может сделать дальше. Это было все, что я могла придумать, чтобы попытаться удержать его от новой вспышки гнева.
— Я… я нашла письмо от Вальдеса к Корделии, Беллами. Он хотел спасти тебя.
Беллами ничего не сказал, а только наклонился ближе, так что его глаза оказались в нескольких дюймах от моих. Затем он расправил плечи и засмеялся смехом, от которого у меня мороз пробежал по коже. Он указал на свою татуировку в виде кровоточащего сердца, пронзенного двумя стрелами.
— Ты знаешь, что означает эта татуировка?
Я покачал головой.
— Первая стрела попала мне в сердце, когда была убита Серена. Вторая… ну, она от моего отца. И для меня он мертв.
— Знаю, Вальдес ужасен, но думаю, что по-своему он любит тебя. В письме он умолял ее вернуться, просто чтобы освободить тебя от проклятия, — мой голос дрогнул.
— Ты хочешь сказать, что письмо так и не было отправлено? Думаешь, я небезразличен этому мужчине? Это был просто способ заставить Корделию вернуться. Но даже она была не настолько глупа, — усмехнулся он. — Если бы я был ему небезразличен, как думаешь, захотел бы он вырвать твое сердце для себя, чтобы продолжать жить, пока его единственный сын расплачивается за его грехи?
Он был прав. Это был эгоистичный поступок, и он, безусловно, перечеркивал заботу, которую Вальдес, казалось, проявлял к Беллами в своем письме. Я была дурой, думая иначе. Мысли неконтролируемо крутились у меня в голове. Я не знала, что сказать или сделать дальше, и хотела ухватиться за какую-то надежду, но не смогла ее найти. Я подумала о Майло на улице и о моей маме в больнице. Я подводила их, и это разрывало меня на части.
Беллами все еще прижимал меня к решетке руками. Он все еще тяжело дышал, будто сдерживал в себе какого-то разъяренного зверя. Он уже не был тем харизматичным обаяшкой, которого я встретила в библиотеке много ночей назад. Теперь он был сломленной, растерянной и потерявшей контроль оболочкой самого себя.
И я надеялась, что ожерелье все еще у него. Это была моя единственная надежда.
— Я знаю, ты обижен и зол. — Я наконец заговорила. Я собиралась попросить у него ожерелье в последний раз, но побоялась, что, если предложу это сейчас, это выведет его из себя. Не могла позволить себе рисковать. Если у него была чешуя, она должна была быть где-то при нем, но могла быть где угодно. Единственное, что мне оставалось, — это манипулировать им, хотя мне было больно опускаться так низко. Я потянулась к нему.
— Это не обязательно должен быть конец, Беллами, — прошептала я как можно соблазнительнее. — Ты был прав. Из этого нет выхода. Если только мы не придумаем, как использовать магию чешуи. — Я скользнула рукой ему за талию, под свободную рубашку, ощупывая его кожу и осторожно отыскивая что-нибудь похожее на ожерелье. — Может быть, мы сможем придумать как, вместе. — Я наклонилась вперед и тихо прошептала ему на ухо. Мои пальцы прошлись по его груди, затем по шее, пока я не коснулась его лица.
От того, как он посмотрел на меня в ответ, когда я прикоснулась к нему, у меня на глаза навернулись слезы. Я никогда не думала, что можно увидеть, как у кого-то ломается дух, но я наблюдала, как с ним происходит именно это, когда он понял, что теперь я единственная, кто проявляет привязанность. Он посмотрел мне в глаза, но смотрел сквозь них, будто они принадлежали кому-то другому. Прерывисто дыша, он наклонился ко мне, вцепившись в прутья решетки своей безжалостной хваткой.
Затем его взгляд странным образом смягчился. Я подумала, что он поцелует меня, но он этого не сделал. Прерывисто дыша, убрала руку с его лица и провела ею вниз, исследуя его тело в поисках ожерелья. Заставила себя оставаться такой же спокойной и непоколебимой, когда скользнула руками ниже, чем надеялась, лаская кожу под его брюками, молясь о том, чтобы мои дрожащие пальцы коснулись маленькой цепочки или кулона.
— Серена, — выдохнул Беллами, закрывая глаза и прижимаясь губами к моей шее. Я чуть не отпрыгнула назад от внезапного упоминания этого имени, но удержалась на месте. Когда Беллами открыл глаза, в них была бездушная голубая пустота, глубокая и бесконечная, как море.
Я даже не заметила, что кто-то вошел в комнату, пока не услышал, как позади меня щелкнул замок. Дверь в камеру распахнулась, заставив меня отшатнуться, так как я прислонялась к ней спиной. Беллами вышел из транса и безжалостно схватил меня за запястье. Без предупреждения он развернулся и ударил кулаком члена экипажа, открывшего дверь, а затем выхватил у него из кобуры меч.
— Ты думаешь, я не понимаю, что ты пытаешься сделать, Катрина? — Беллами оскалился на меня. — Похоже, ты переняла слишком много трюков от нас, грязных пиратов. Или, может быть, ты просто наконец-то поняла, на что способна сирена.
Он притянул меня к себе, обхватив одной рукой мое тело, а другой держа меч у моей шеи. Я сопротивлялась, но он только сильнее прижал лезвие к
