Юлия Зонис - Дети богов

— Кажется, мы успеем.

Однако, мы не успевали. Ржавчина почти сожрала серебро, лошади падали с ног, а синяя горная цепь все отодвигалась и отодвигалась, словно издеваясь над нами. Пришлось устраиваться на привал. Некроманта трясло. Я старался развести огонь побольше, но фальшивые книги горели неохотно, будто в воздухе не хватало кислорода. Или будто само время тянулось здесь медленнее обычного.

— …Что, герой, оглядываетесь?

— …В особо запущенных случаях внутренняя аудитория еще и путается с внешней…

— …На самом деле, мне очень страшно.

Кажется, это были первые искренние слова, которые я от него услышал. Иначе, подбросив в костер сочинения лорда Байрона, я бы не решился сказать:

— В первый день, когда мы только вышли… Вы сказали, что не возлюбили меня, как брата.

Он оторвался от своих записок и взглянул на меня.

— И что?

— Вы поэтому так много возитесь с детьми? Вас мучит вина оттого, что ваша мать… Что она убила ваших братьев… сестер?

Иамен усмехнулся.

— С каких это пор, Ингве, вы заделались психоаналитиком?

Я угрюмо огрызнулся:

— Вам, значит, можно, а мне нельзя?

— Из вас психоаналитик, как из меня Папа Римский

— По-моему, как раз из вас бы получился неплохой Папа Римский

— Нет. Плохой. Я не люблю тратить время понапрасну. А времени у меня как раз осталось мало.

Он захлопнул книжку и отложил в сторону. Если бы на нем были очки, снял бы и засунул в нагрудный карман — но очков не было. Поэтому, наклоняясь к своим запискам, он слегка щурился. Сейчас некромант смотрел на меня прямо. В светлых глазах пробегали синеватые отблески пламени.

— Я вижу, вам хочется поговорить. Пора нам, действительно, объяснится, больше шанса может и не представиться. Задавайте свои вопросы. Я постараюсь ответить с максимальной честностью.

С максимальной. Не абсолютной. Ага.

— Что произойдет, если я срублю Ясень? Что мир погибнет, я уже слышал, так что не затрудняйтесь.

— Я же говорил — я не собираюсь вам врать. Произойдет ровно то, что происходит всегда. Что произошло уже тысячу или больше раз. Все повторится. История замкнется в кольцо. Снова из костей Имира зародится суша, если верить вашей мифологии. Или вода отделится от тверди. Или грянет Большой Взрыв. Все это, в сущности, явления равнозначные. Снова вырастет Ясень. Снова Один оседлает Слейпнира и поедет к источнику Урд. Снова Локи привяжут к скале кишками собственного сына. Снова убьют Бальдра. Снова обвалится Вавилонская Башня, падет Троя, построят Рим, разрушат Карфаген, сожгут Александрийскую библиотеку. Снова под корнями дерева заведется Червь. Снова родится герой. Возможно, его даже будут звать Ингве. Снова он возьмется за меч…

— Не продолжайте, я понял. Как насчет вас?

— А что насчет меня?

— Если все повторится… Если все уже случается не в первый раз, значит, во всех этих погибших мирах был свой Иамен, который пытался остановить… придурка с мечом, так?

— Значит, был.

— Но не остановил?

— Как видите.

Мне стало страшно. Вот тут мне стало по-настоящему страшно.

— Почему?

Он пожал плечами и поворошил ножнами катаны угли костра.

— Судьба, Ингве. Предопределение, дхарма. Та сеть, в которой мы все запутались. Закон старого мира. Как же я его ненавижу…

Но в его голосе не было ненависти — скорее, многолетняя усталость.

— Да ведь вы же сами верите в судьбу! Когда я спросил вас, почему вы не попытались снова меня убить…

— Конечно, верю. Точнее, знаю.

Он отложил катану и снова взглянул на меня.

— Мне не верить в судьбу так же глупо, Ингве, как паровому котлу не верить в законы термодинамики. Можно строить в свободное время перпетуум мобиле, но если купил «порш», изволь заправлять его бензином, иначе далеко не уедешь.

Я уставился в комфорочного цвета пламя. От слов некроманта меня пробрало холодом — древним, привычным, безнадежным холодом.

— Но, Хель побери, разве вам не обидно? Разве не страшно осознавать, что то, что вы делаете, заранее обречено на провал? Как вы вообще можете продолжать…

Он пожал плечами.

— А что мне остается?

Я мрачно усмехнулся.

— Бросить все это и поехать во Флориду. Или в Таиланд. Ли Чин была бы рада…

Некромант не ответил — да я ответа и не ждал.

Так вот, значит, каким ему представлялся мир. Не расширяющаяся Вселенная. Не Семь Миров, нанизанные на ствол Ясеня. Не отделенная от тверди вода. Сетка, огромная паучья сетка. Можно ходить по паутинкам, которые неизменно ведут к центру, к ожидающему там пауку. Паук уже приготовился — он ведь чувствует, как трясутся под его мохнатыми лапами тонкие нити. Или можно провалиться в дыру между нитями и исчезнуть в никуда. Мысль, что за этой дырой существует целый мир, целый офигительно разноцветный трехмерный мир, некроманту была недоступна. И вот тут-то я его пожалел. Бедный слепец, пытающийся отстроить светлый новый мир для зрячих — мир, в котором он навеки остался бы темным чудовищем. Бедный Моисей, сорок лет водивший свой народ по пустыне и застрявший на самой границе, в двух шагах от земли обетованной, куда ему так и не суждено вступить.

Я мог бы попытаться объяснить, в чем ошибка его логики. Но тогда, для начала, мне пришлось бы объяснить, почему Нили — тот самый Нили, которого я сам удавил без зазрения совести, который, что уж там говорить, был подонком, который со смешками и прибауточками рассказывал, как они с корешами порезвились во взятых крепостях альвов на Туманном Берегу — почему такой вот ублюдок Нили, не именовавший Ингри иначе как «пидором» — почему он плел кукол из растущего в одном из многих фьордов озера Хиддальмирр черного тростника и раздаривал детям. И у меня была такая кукла. И у Ингри. И у Ингвульфа. Почему? Я не мог объяснить, потому что и сам не понимал.

Вместо объяснения я подкормил огонек очередным ненаписанным сочинением и задумчиво пробормотал:

— Так вот к чему ваше дурацкое зелье. Вы уж, бедняга, не знали, что выдумать…

Иамен удивленно на меня посмотрел.

— Далось вам мое зелье, Ингве. Вы что, не уверены в собственной сексуальной ориентации? Почему оно вас так зацепило?

— Нет, смешно просто. По вашему, испытывай я — или, скажем, гипотетический герой — к вам пылкую страсть, он бы не стал рубить дерево? И для этого надо споить ему любовный отвар?

Книжный переплет выстрелил вверх столб фиолетовых искр.

— Интересно, цвет пламени зависит от авторства? — отвлеченно поинтересовался Иамен. И, взглянув на меня, добавил: