Ольга Николаева - Я иду искать

Сергей знал всё это. А также знал, что почувствует приближение любого человека. Живого. Или даже не вполне живого. Но поблизости не было никого — эта улица, соседняя… Он ловил текущие мимо него струи запахов, не улавливая ни одного нужного. Лишь немногие окна домов уже выпустили из квартир привычные утренние запахи — пробуждающихся от сна человеческих тел, разогревающихся газовых конфорок и поднесённых к ним спичек, пенящейся от воды зубной пасты и ложащегося на кожу крема для бритья…

Сергей ещё продолжал принюхиваться, когда в нескольких кварталах от него раздался выстрел.

Ожидание смерти. Если бы Вадим думал в этот момент хоть о чём-то, то ему запросто могло бы прийти в голову и то, что врут утверждающие, будто перед смертью в мозгу человека за секунды прокручивается вся его предыдущая жизнь. Но он ни о чём не думал. Он просто застыл, ощущая лишь прижатое к виску дуло пистолета.

— Вадим, прости, — прошептал Максим.

Прижатый к виску металл дрогнул. Вадим невольно задержал дыхание, будто смерть — это прыжок в ледяную воду. Он чувствовал, что если сейчас это ожидание не оборвётся, то он не выдержит.

— Твою мать… стреляй!

— Прости. Я не могу.

— Думаешь, они тебя отпустят?

Холодный металл перестал давить на висок. Вадим испытал одновременно облегчение и злость. Ему казалось, он успел поседеть за эти секунды. Впустую. Дикое напряжение не отпустило, а превратилось в навалившуюся на него тяжесть. Он смотрел на медленно опускающуюся руку Максима и уже ничего не чувствовал, кроме этой тяжести.

— Ну вот. Отдай мне пистолет. — Голос парня был таким, словно он шагнул на лёд, не зная его толщины. — Давай.

Он сделал шаг и Максим тут же снова вскинул руку. Тот остановился и покачал головой.

— Слушай, прекрати. Ты же не совсем идиот.

— Какие гарантии, что вы меня отпустите?

— А ты сам подумай. Зачем тебя убивать, если ты не опасен? Я ж говорю, отдай пистолет и катись.

Максим снова опустил руку с пистолетом, неловко держа его стволом вбок.

— Ну, давай. Нам лишних трупов не нужно. Отдай и иди.

Он подошёл совсем близко, достаточно было протянуть руку, чтобы взять у Максима пистолет.

— Ну?

Он потянулся к оружию в безвольно опущенной руке и в этот момент Вадим ощутил, как Максим внезапно дёрнул его на себя, уши заложило от громкого хлопка. Подошедший, казалось, оцепенел, его лицо на миг стало глупо-растерянным, и тут же прозвучал второй выстрел. Ещё секунду парень стоял, глядя перед собой, а потом рухнул на спину. Отверстие у него на лбу казалось каким-то несерьёзным, неопасным, будто нарисованным. А в следующую секунду Вадим оказался сбитым с ног, в тесном пространстве между помойным баком и стеной, в которую сразу ударилось несколько пуль. Максим упал на колени рядом с ним, оттесняя его ещё глубже, и, не выглядывая, а лишь протянув руку, снова выстрелил наугад. В ответ прозвучала череда выстрелов, на Вадима посыпалась кирпичная крошка, выбитая пулями из стены. В жестяную стенку помойного бака ударилась и упала на асфальт искорёженная пуля, подкатившись прямо к носку ботинка Вадима. Максим слегка толкнул его локтём.

— Нормально? Цел?

Вадим молчал, слова были словно эта пуля — искорёженные и бесполезные, голос не слушался, губы не размыкались. Максим обернулся к нему и Вадим просто кивнул головой.

— Всё нормально, — прошептал Максим. — Нормально.

Он опять поднял руку и нажал на спуск — вместо выстрела послышался негромкий, прозвучавший жалко и бессильно щелчок. Максим снова несколько раз подряд надавил на спусковой крючок, но выстрелов не было. Вадиму показалось, будто сердце сорвалось куда-то в пустоту, остановилось, растаяло в ней. У Максима закончились патроны. А у того — нет. Сейчас он подойдёт сюда, теперь ему нечего бояться, он просто подойдёт сюда, и…

Ответные выстрелы, действительно, прекратились. Повисла тишина. Вадим посмотрел на Максима — его лицо было сосредоточенным, но спокойным. Он продолжал сжимать бесполезный уже пистолет, Вадим видел, как от напряжения набухли на его руке голубоватые вены. И тут он заметил, что из рукоятки пистолета примерно на сантиметр выглядывает обойма. Замершее было сердце учащённо забилось, прежде, чем догадка успела оформиться в сознании. Прозвучал едва слышный щелчок — Максим загнал обойму на место и передёрнул затвор. И всё. Больше ничего не происходило — долго… или секунды? Наконец до слуха Вадима донёсся звук. Шаги? Или просто кровь стучит в висках? Он окаменел, глядя на пистолет в руке Максима, пистолет, от которого сейчас зависели их жизни. Смотрел, боясь поднять глаза, боясь увидеть в лице Максима хотя бы тень неуверенности, боясь увидеть, как тот, кто вот-вот подойдёт, сам наводит на них точно такой же пистолет.

Он, скорее, почувствовал, чем увидел, как жидкий предутренний сумрак стал гуще от того, что просвет между стеной и баками заслонила тень. Плечо Максима, прижатое к нему, вздрогнуло, в барабанные перепонки снова ударил сухой хлопок выстрела. Послышался звук — режущий уши страшнее, чем выстрел, негромкий всхлип, перешедший в хриплый стон. Максим поднялся. Вадим продолжал смотреть вниз — на свои ботинки, на валяющийся рядом мусор. Раздался ещё один выстрел и стон оборвался, только шорох сползшего по стене тела. Вадиму хотелось исчезнуть, вот просто взять и исчезнуть, потерять сознание и очнуться уже в другом месте, ничего не зная, ничего не помня. Пока Максим просто отстреливался, пока просто успевал выстрелить раньше целящегося в него, Вадим боялся лишь того, что он не успеет. А сейчас Максим не просто выстрелил, не просто убил, сейчас он добил, и это казалось Вадиму страшнее даже направленного в него самого дула. Добил. Это слово казалось страшнее всех других слов.

Он почувствовал, как Максим потряс его за плечо.

— Вадим? Вставай. Слышишь? Вставай, уходим.

Вадим механически поднялся, ухватившись за край помойного бака, стараясь не сводить глаз с асфальта под ногами. Максим взял его за локоть, одновременно развернув спиной к стене трансформаторки, однако Вадим успел заметить неловко лежащее на боку тело, откинутую руку, тёмное пятно на чёрной футболке. Максим настойчиво потянул его за собой и Вадим подчинился, стараясь не думать о том, что только что увидел. Не думать получалось, а вот не чувствовать… ему казалось, что это уже не покинет его, так и будет стоять перед глазами — запрокинутый подбородок, бессильно разжавшиеся пальцы, мокрое пятно на груди…

Они свернули за угол будки, прошли какой-то улицей — вдоль гаражей, вдоль равнодушных, спящих домов. У Вадима вяло шевельнулась мысль — куда они идут? Мысль растворилась, не превратившись в высказанный вопрос. Да куда бы ни шли… Максим слишком хорошо знает, что делает, и от этого вместо доверия к нему возникало чувство почти противоположное — страх. Впрочем, страх был таким же вялым, как не прозвучавший вопрос.