Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка

Только дверь за спиной хлопнула — маленькая, но сильная рука ухватила Эйру за шиворот, наклонила. Да, умерщвление плоти в храме явно идет сиде на пользу. Вот и кольчугу с сестры сдернула, будто льняную рубаху. Только тяжелый удар об пол и напомнил — сколько доспех весит на самом деле.

— Никуда мы впопыхах не поедем, — сказала. — Ночь — это случайность, а сегодня нам случайности могли и приготовить…

Опасаться тьмы велит сида, что видит ночью, как днем, а по знакомой дороге и колесницу проведет, на слух… Кто, кроме холмового народа, умеет готовить случайности — не то как суп, не то — как оружие к бою? У Немайн немало врагов среди старых богов: и Гвин, у которого она холм отняла, и Вотан, у которого храм сперва обокрала, а потом, забрав у саксов город, взяла себе и отдала под школу.

Хорошо, Немайн хватило раз взглянуть на обеспокоенное лицо. Успокоила.

— Скорее всего, ничего нет… Но у меня только два глаза и два уха. На всех не хватит! Помнишь, как в прошлую ночную погоню сэр Кэррадок головой стукнулся? О ветку?

На деле, как раз не о ветку, а о сиду… Из сестры волховство летит, легко, как ветер с гор, даже когда она не колдует, но Немайн совсем не нравится вспоминать о неосторожном от любви рыцаре.

— Да, — сказала Эйра. — Сэр Кэррадок чуть жив остался.

Несчастливый влюбленный пережил крепкий удар веткой дуба по упрямому лбу, но в Зимний поход исчез из переклички. Судьба? Проклятие? Случай? Кто знает…

— А тут бы поскакало с десяток одних королей, и не все друг друга любят. Ну, подумай, что будет, если кто–нибудь шею свернет?

— Ой…

— Ты права. Именно ой. Потому — спим. А об остальном утром подумаем!

Опустилась в любимое кресло, зевнула, почти как фенек, свернулась калачиком и закрыла глазищи…

Остальным оказалось как–то не до сна. Эйра припомнила одно из определений классического ведовства: инерция. Погоня не началась, но в мыслях люди уже разогнались. Теперь не могут сразу успокоиться, ходят, натыкаются друг на друга, разговаривают — все тише и медленней.

Вот и Эйру нерастраченная энергия выбросила в порт — провожать великих мира сего к городским воротам, благодарить за готовность помочь. Друг познается в беде, и вдруг оказалось, что у Ушастой друзей больше, чем и представиться могло! Только останется ли хоть один после того, как она показала смирение? Эйра жалеет, что у нее уши круглые, не умеют ворочаться и ловить больше одного разговора за раз. Приходится довольствоваться обрывками.

Вот Артуис ап Мейриг — ворчит, что забава сорвалась, но отчего так добродушно? Эйра не может услышать того, о чем король молчит. Но он не безумец — говорить при мерсийцах, что ему видеть, как англы будут резать камбрийцев, пусть и сколько угодно раз заслуживающих смерти — кость в горле! И он действительно благодарен сиде… и недовольство в его ворчании обращено не на нее.

— Если кто–то… хоть пальцем… пламя до неба и никаких горячих следов! И по стылому пойду, пусть только позовет. Кто вздумает в кровную месть играть — до седьмого колена изведу. Слово короля!

А слово, произнесенное при таких свидетелях, крепче, чем грамота с золотой буллой.

Вот Кейндрих — только что была зла, теперь растеряна:

— Почему? Почему она отказалась от погони? — и мужу, сердито: — Я понимаю, чему ты улыбаешься! Но почему?

Эйра тоже понимает, почему император Британии доволен. Случись погоня, быть бы ему, несмотря на титул, подручным — то ли при богине, то ли при императрице. Как барды споют, а они споют, как в голову взбредет. Всех на жалованье не возьмешь. Может, поэтому Майни и отказалась ловить поджигателей? Ей города с лихвой хватает, а править всей Британией… Если старательно — поспать будет некогда. Если спустя рукава — зачем браться?

Потому Кейндрих и не понимает, что злючка она. Взъестся, так скорей себе плохо сделает, чем и себе и сопернице разом — хорошо. Потому и теребит мужа — он доволен, значит, понимает больше. А ему что, ему Немайн друг! Вот, шепчет что–то жене на ухо. Объясняет. Наверняка до утра будут подробности уточнять… Ну и хорошо, королевству нужен наследник!

Пенда Мерсийский, похоже, тоже не выспится. Жена смотрится в него, как в зеркало… Господи, и как она его каждый раз в поход провожает? Отпускает — понятно, такого удержать — потерять. Но сама–то как жива остается? Зато теперь счастье. Король вернулся, не уходя.

Голоса, голоса… Если не слова, то хоть тон уловить! Короли и рыцари, аббаты и монахи, горожане, пахари с равнин, иноземные купцы и даже горцы с холмов — довольны. Хотя некоторые довольны по–злому!

— Теперь — не расплатится. Не править ей больше городом–на–холме!

Эйра хихикает. Всем застит глаза Рождественская битва, да боевая песнь, да осада Глостера… Успехи, каких сотни лет не бывало. Но они не слышали, как Майни клянет войну, как ревет в палатке у сестры на груди — и с каким удовольствием роет землю или строит машины. И верно — если бодливой корове Бог рогов не дает, кому достанутся самые острые когти и самые длинные клыки?

Книжнице, рукодельнице, певунье.

Самой домашней девочке из всех!

И уж она никак не допустит, чтобы такое хозяйство, как Кер–Сиди, ушло из семьи.

Немайн уже не спит. Глаза открыты, изучают потолок. Прожилок на балках не разглядеть — самое темное время ночи, неуютное даже для сидов. Сон не идет… В голове пустота. Что там может быть, когда случилось совершенно невозможное? Запах огня и воды, жажда погони, жажда крови, желание даже не вешать, резать или жечь — грызть и рвать когтями. При совершенно отрешенном сознании. Рычание, и то вышло спокойным и чуть деловитым: мол, дело есть дело, надо порвать кое–кого на клочки… не обессудьте. Но главное — память. Чья? Огонь, уголь, дым — хочется бежать, голосить дурным голосом. А еще хочется гнать добычу — летящим шагом, босой по снегу! Когда жертва завязнет или упадет от изнеможения, не спеша подойти, без гнева и пристрастия превратить чужую жизнь в свою — и сородичей. И если их, проглотов, рядом нет — лишнее спрятать на черный день, а самый сытный кусок принести домой, где ждут… Не маленький, не сестры и мать — кто–то другой, сильный, родной, понимающий.

Почему хочется вести родичей за собой против великана, способного прихлопнуть тебя одним точным ударом — и знать, что он никогда не будет достаточно точен, ведь ты маленькая, но ловкая, а твое оружие острей?

И почему все это появилось только сейчас?

Неужели там, в темной глубине сознания, прячется дух божества, решивший занять неудобную оболочку, от которой отлетела человеческая душа?

Немайн встала. Распахнула окно — слабый ветер сгоняет туман к реке, и у терпкой гари пожарища не выходит заглушить ароматы майской ночи. Вечерняя Луна уже зашла, утренняя еще не встала, влажное марево спрятало половину звезд, а оставшиеся — только для нее! — кажутся расплывчатыми болотными огоньками.