Денис Юрин - Разведка боем

Дарку не суждено было узнать, на самом ли деле разговор с Фегустином Латом состоялся в цитадели клана Мартел, находившейся севернее шеварийской столицы, или магический телепорт перенес его не на двести миль, а всего лишь на двести шагов, в одно из помещений крепости Кенервард. Это таинство осталось не раскрытым на века, ведь ему не было реальных подтверждений. Что же касалось описания незавидной участи пленника, то даже в этом вампир не смог удержаться от маленькой лжи.

Аламез очнулся в тесноте и в темноте замкнутого пространства запертого на крепкие замки стального гроба. В этом коварный злодей не соврал. Кроме ноющей боли и слабости во всех членах тело Дарка еще испытывало и легкую качку. Его везли на корабле к середине Немвильского озера. И в этом заверение вампира не отличалось от происходящего. Однако Лат почему-то не удосужился упомянуть, что перед тем, как отправить стальную гробницу на дно, тюремщики закуют узника в цепи и омоют свои сапоги кровью из его разбитого носа.

Едва Дарк поборол боль в израненных конечностях, как на него обрушились новые страдания. Звон цепей, снимаемых с гроба, сводил моррона с ума, а скрежет ключа в отпираемом замке как будто наматывал на вилки барабанные перепонки. Пленник едва сдержался, чтобы не испустить крик и не покрыть головы мучителей бурным потоком брани. Конечно, в этом не было бы ничего страшного, но все же сквернословие испортило бы трагичность момента. Воины – не воры, у них принято вести себя перед казнью достойно, так, чтобы каждое слово, слетавшее с их пересохших губ перед ликом смерти, запоминалось потомками на века. Аламезу не хотелось бы отступать от этой традиции, и поэтому он радовался, что не поддался гневу и в конце своей жизни удержался от низкой ругани или от жалких обещаний палачам скорой лютой расправы от рук мстителей-сообщников.

Когда крышка открылась, то взору моррона предстали взлохмаченная, давненько нечесанная борода, почти полностью скрывавшая лицо пренебрегавшего бритьем северянина, и огромные, сильные ручищи, потянувшиеся к его израненному, но довольно быстро заживавшему телу. Лапищи северянина ухватили моррона за грудь, рывком оторвали от дна будущей вечной темницы, легко подняли в воздух, а затем без всяких церемоний швырнули на палубу. С ним уже обращались, как с трупом.

Больно ударившись лбом о деревянную доску, Дарк, как ни странно, не воспылал гневом к мучителю. Он сохранял спокойствие, и когда окованные стальными пластинами сапоги наемника прошлись пару раз по его лицу, а потом принялись месить живот, наверное, собираясь выбить наружу не распотрошенные в прошедшей схватке с вампирами кишки.

«Похоже, у мужичка ко мне счеты! – отрешившись от обиды и боли, рассуждал Аламез во время непродолжительной экзекуции. – Интересно, с чего вдруг такая ненависть? То ли Грабл его дружка прибил, а может, и я оскорбил плевком в рожу… Лягается вояка от души, тут точно не простое выполнение приказа, а что-то личное!..»

Когда наемник подустал и, прекратив избиение, плюнул на неподвижно лежавшую жертву, ему на смену пришли дружки. Двое наемников ухватили моррона за ноги и поволокли его на носовую надстройку, превращенную в некое подобие походной кузни. Мерно стукаясь о палубу уже привыкшей к боли головой, Дарк пытался осмотреться вокруг, но, кроме борта судна да затянутого утренней пеленой сумрачного неба, ничего не увидел. Впрочем, моррону вскоре представилась возможность и окинуть взором округу, и оценить во всей красе безнадежность своего положения. Пересчитав его головою да ребрами немногочисленные ступени носовой лестницы, наемники швырнули обессиленное, даже не связанное тело моррона на палубу и потеряли к нему всякий интерес, хотя не ушли, а на всякий случай остались поблизости.

Небольшое двухмачтовое суденышко (наверняка одно из тех, что Дарк с Граблом видели на рейде вблизи Кенерварда) довольно быстро пробиралось сквозь туман, нависший в утренний час над едва покрытой волнами гладью Немвильского озера. Щеки Дарка практически не ощущали дуновения ветра, но тем не менее прямые паруса, под которыми шел корабль, не повисали на мачтах. Из-за плохой видимости Аламез не знал, где они точно находятся, но почему-то чувствовал, что уже порядком удалились от берега и вот-вот должны были сначала сбавить ход, а затем и встать на якорь, чтобы сбросить за борт окованный стальными пластинами и опоясанный толстой цепью сундук.

Наемник-кузнец и его подручный трудились на славу. Ритмичный стук их молотков, забивавших раскаленные заклепки в кандалы на руках и ногах еще одного пленника, звучал в голове Аламеза как барабанная дробь, обычно сопровождающая казнь и резко обрывающаяся в момент выбивания табурета из-под ног висельника или когда топор палача взмывает над плахой.

С трудом повернув голову, Дарк хотел хоть разок взглянуть на товарища по несчастью и по сундуку, перед тем как их тела тесно соприкоснутся в узком пространстве подводного гроба и в такой непосредственной близости проведут вечность, вместе или поочередно приходя в сознание лишь для того, чтобы вновь ощутить удушье и познать смерть.

Все в мире относительно, в том числе и муки, через которые порою доводится пройти. Аламез искренне полагал, что на его долю выпали большие мучения, но изменил свое мнение, как только узрел тело Грабла, которого сразу-то и не признал. Зингеру куда больше досталось в ходе так называемого «эксперимента» вампиров. Если на Дарке шеварийцы пытались проверить боеспособность молодых членов своего клана, то, мучая его соратника, явно хотели выяснить, насколько большую свору собак, волков или иных тварей следует натравить на одного-единственного моррона. На окровавленном, покрытом коркой из запекшейся крови теле низкорослого силача было видно множество рваных ран, нанесенных клыками и когтями хищников, но только не холодным оружием. Кисти на правой руке Зингера не было, а вместо правой ноги торчала мерзкая обгрызенная культя. Лицо бессмертного легионера было превращено в кровавое месиво из костей, мяса, кожи да волос, а от солидной бороды остались лишь жалкие клочья. Однако, несмотря на явно несовместимые с жизнью увечья, Грабл еще жил и, более того, находился в сознании. Дарк откуда-то знал, что верный боевой товарищ чувствует его близость. Если бы во рту Зингера еще был язык, то он непременно бы изрек, превозмогая чудовищную боль, выдавил бы из себя одно-единственное, полное сочувствия и гордости слово: «держись»; а если бы на изуродованном до неузнаваемости лице моррона остались глаза, то он бы выразил то же самое взглядом.

– Нам не в чем себя упрекнуть, дружище! Мы бились до последнего, мы сделали все, что могли, больше, чем могли! – собрав все свои силы, выпалил скороговоркой Дарк, за что тут же и был наказан одним из наемников.