Карина Демина - Королевские камни
— С мальчишкой, думаю, ты справишься… полагаю, тем самым решишь еще одну… семейную проблему.
— А вы рискуете.
— Чем же?
— Если я сейчас…
— Донесете? И кому же? Шерифу? Он не будет вмешиваться в наши дела, — Видгар подчеркнул слово «наши». — Вашим… союзникам из Оловянных? Те лишь сделают вид, что не понимают, о чем речь… а если и поймут, то одобрят.
Верно, так и будет, если…
…Видгар играет.
Райдо сказал, что он — союзник, но если… если Райдо ошибся? И Видгар просто воспользовался ситуацией… это ведь удобно.
Избавиться от Райдо.
И от альвы.
Забрать малышку. А людям оставить дом, раз уж он так им нужен.
Нат потер шею, которая вновь зудела. Этот зуд в первое время был хуже боли. Старая шкура сползла, а новая нарастала. И нарастая, невыносимо чесалась. Нат терпел.
Шкуру нельзя было трогать, но…
Порой он забывался и начинал чесаться, расчесывая себя до крови.
Это было давно. И зуд, который не проходил, даже когда кожа стала плотной, а доктора сказали, будто бы это нервическое, посоветовали успокоительное принимать.
Нат не нервничал тогда.
И сейчас спокоен.
Просто… просто он не до конца верит Видгару. Имеет же он право на недоверие? Нат решил, что имеет. Равно как и на подслушивание чужих бесед, если эти беседы в перспективе окажут непосредственное влияние на Натову жизнь, точнее, поспособствуют ее окончанию.
А красиво получилось.
Нат запомнил. На всякий случай. А то вдруг кто спросит… или просто придется к слову.
— Когда вы собираетесь устраивать облаву? — теперь голос Видгара доносился слева и звучал глухо, будто бы Медный говорил сквозь трубу.
— Зависит от доктора… а так… дней через пять. Хотите поучаствовать?
— Несомненно. Я полагаю, что в этом и состоит мой долг перед обществом.
— Конечно. Общество будет вам очень благодарно…
— И моим людям.
— Они тоже примут участие?
— Полагаю, как и люди Гарма.
— Какое поразительное единодушие… — восхитился Альфред. А Нат порадовался, что эти двое все‑таки находятся на безопасном для них расстоянии.
И вправду, может, успокоительное принять.
— И вы не боитесь оставлять дом…
— Отнюдь, — Нат живо представил кривоватую вымученную усмешку Видгара. — Его будут защищать люди шерифа. Так ведь? Вы же позаботитесь о том, чтобы это были очень надежные люди?
— Позабочусь…
— Вы очень… перспективный молодой человек.
— Стараюсь…
Стало тихо. Нат ждал, но дождался лишь протяжного скрипа, где‑то наверху, на третьем этаже, наверное, а то и вовсе на чердаке.
Скрипели ли балки.
Крыша?
Или скрип этот и вовсе примерещился Нату, он не знал. Но понял, что больше дом ничего не скажет. Впрочем, и услышанного было более чем достаточно. Нат прижал к теплой стене руки и сказал:
— Спасибо большое… я понимаю, что ты меня, скорее всего, не слышишь… а если слышишь, то не понимаешь… я для тебя совсем чужой. Ты альвийский дом, а я с той стороны Перевала… и я альвов ненавижу. Наверное, ненавижу. То есть, раньше я был уверен, что ненавижу, а теперь вот… твоя хозяйка слабая. Сильная, внутри если, но все равно слабая и женщина. Женщин надо защищать. Спрячь ее, когда все начнется. И Ниру. Я попробую уговорить ее уехать… она, конечно, обидится, но зато не пострадает. Меньше всего я хочу, чтобы она пострадала…
Дом вздохнул.
Понял ли? Нат надеялся, что понял. Хотя бы дом.
Вечером он переговорит с Райдо, расскажет без утайки и о доме, и о подслушанном разговоре, и Райдо, осклабившись, переспросит:
— Облава, значит? Дней через пять? Замечательно.
Он почешет шею и признается:
— Больше пяти дней здесь я не выдержу… надоело болеть.
А про Видгара не скажет ничего. И ладно.
Нат все равно присмотрит за стариком. По собственной инициативе.
Глава 21
Доктору Ийлэ не верила.
И шерифу.
И вообще людям, которые держались в доме слишком уж вольно в ее доме.
Чувствовали себя хозяевами? Настолько хозяевами, что не давали себе труда быть вежливыми с ней? Не видели… шериф прошел мимо, не удостоив и взгляда.
Гарм… Гарм подмигнул.
Весело ему.
Для него происходящее — представление, а Ийлэ… она слышит надрывный лай собак, и чувствует кожей волглую, сопревшую листву. Она задыхается от запахов гнили, снова и снова облизывает сухие губы, не способная напиться.
И ногти впиваются в кожу.
Надо дышать.
Успокоиться.
Взять себя в руки. Нет, ее нервозность в нынешних обстоятельствах понятна, но… Ийлэ не желает доставлять им удовольствие. Пусть и делают вид, что она им не интересна, но ведь смотрят же…
Она провожает взглядом шерифа и Гарма, а потом спускается в гостиную, где устроились Альфред с Видгаром… и возвращается наверх, к комнате Райдо.
Доктор там.
Он держит Райдо за руку, отсчитывает пульс. И так внимательно смотрит на часы… серебряные часы с гравировкой, которую делал отец. Подарил на Рождество.
У людей принято на Рождество подарки делать, и отец хотел доставить другу радость… фразу выбрал… что‑то такое, пафосное, про тех, кто держит жизнь в руках… не жизнь, но всего — навсего часы. Жизнь бы ему Ийлэ не доверила.
Ниру жаль.
Она отца любит. И эта любовь понятна, хотя и странно — неприятна, и заставляет Ийлэ отворачиваться. Она не хочет видеть Ниру рядом с этим человеком.
Он же шевелит губами и руку щупает.
Склоняется над постелью, низко, будто желая поцеловать. И думается, что Райдо вряд ли обрадовался…
Без сознания.
Мечется, как в бреду. И простыни мокрые. На висках, что пот, что серебряная сыпь живого железа, которая то расползается, то почти исчезает.
Он должен был лишь пропотеть… пропотеть и только.
Доктор оттягивает веки.
Белые глаза. Красные нити капилляров. Зрачки сужены. И Райдо смотрит на доктора, но не видит.
— Все куда хуже, чем я предполагал…
…сонная трава.
…и корень белокрыльника, который вызывает подобие лихорадки, но лишь подобие.
— Это еще не агония, но почти… почти… я сожалею, — он отступил и руки вытер.
— Он… умрет? — Нира задала вопрос шепотом, точно это могло что‑то исправить.
…корень белокрыльника — не яд.
Его и детям дают, когда надо, чтобы дети пропотели… на кончике ножа… а Ийлэ две ложки… или три? Райдо ведь большой и… он молнию вынес, а с белокрыльником как‑нибудь да справится.
Должен.
— Умрет, — жестко ответил доктор. — Как я и говорил.
Вот в чем дело. Он не ненавидит Райдо, хотя ненависть Ийлэ поняла бы. Он просто хочет быть прав. И не важно, что из‑за этой правоты кому‑то придется умереть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});