Олег Говда - Воин. Возвращение

— Где с дубов-колдунов, опадает листва, — согласился я с товарищем. — Зайцы в полночь траву, на поляне косили…

— Щэ нэ йдэ… — наставительно покивал пальцем Николай и прилег рядом с амфорой, присосавшись к горлышку, как к титьке.

Какое-то время я добродушно глядел на него, но потом гены, унаследованные от деда, активного борца против индивидуализма, возмутились и со словами: 'Э-э! Хорош! Оставь и мне глоточек', - я провел насильственную рокировку, и сам занял место у горлышка.

Процесс подготовки объекта до нужной кондиции, достаточной для подселения сознания переходил в завершающую фазу.

* * *

— Хорошо, что мы отключились раньше, чем успели все вылакать… — исполненный радостного оптимизма голос Шведа вернул меня к реальности. Вообще-то, мог и подождать. Призванная в мой сон его воспоминаниями, Анечка как раз согласилась исполнить стриптиз, с вполне возможным продолжением банкета. По горизонтали, четыре буквы… Тем боле, утро после попойки не то событие, приход которого хочется ускорить. Хотя, если отбросить эмоции и вычленить суть, то не все так плохо…

Я открыл глаза и, стараясь не делать резких движений, сел. Перестраховщик вы, батенька. Кроме вполне понятного и ожидаемого сушняка, никаких отрицательных ощущений не наблюдалось. Голова казалась, легкой и вполне вменяемой. Да, выдержанное вино, не бакалейная бормотуха.

— Так там почти тридцать литров было. Скажи, тебе приходилось когда-нибудь присаживаться к столу, имея три ведра вина на двоих?

Швед призадумался.

— Не-а. С ведром самогона — было однажды. С канистрой пива — тоже, а вот вина больше трехлитровой банки зараз никогда не получалось. У нас его тоже делают, да бабы прячут.

Можно было продолжить эту занимательную тему, но поскольку в большой семье клювом не щелкают, а Николай именно в такой и рос, мне следовало поторопиться.

— Я понимаю, что инстинкт прапора могуч, но заповедь: делится с ближним своим, гораздо древнее.

Не отрываясь от амфоры, Швед что-то невнятно пробормотал. А потому мне, как и вчера, пришлось применить силу. Кстати, а вчера ли? Что-то я потерялся во времени. Неплохой довесок, к пространственному переносу.

Какая только чушь не лезет в похмельную голову. И совершенно правы были древние, утверждавшие 'In vino veritas'. Ну, вот — еще пара глотков и можно будет вслед за Гамлетом вскричать: 'На кой нам ляд сосуд, коль нет вина в сосуде?'

— Слышь, Николай, а ты вообще себя как чувствуешь? — вспомнил я причину, по которой, собственно, и затевалась пьянка.

— А что?

— Николай, я понимаю, что просто отвечать на поставленный вопрос, как бы ниже собственного достоинства. Но очень тебя прошу, не виляй.

— Да шо ты ко мне прицепился? — возмутился прапорщик. — Кто здесь со звездочками на погонах? Может мне еще смирно стать и по всей форме доложить?

'Горбатого и могила не исправит. Тем более что, 'концы поэтов отодвинулись на время'.

— Мы договаривались, что ты впустишь к себе чужое сознание? Не забыл?

— Так это когда было, — отмахнулся Швед. — Я думал: ты о чем-то другом спрашиваешь. А с Владом у нас полное взаимопонимание. Он хлопец правильный и субординацию понимает. Не то что некоторые… Кстати, а если нас теперь двое, то чтоб двойной разум задурманить, сколько выпить придется?

— Сейчас, размечтался, — пырхнул я, в отместку за субординацию. — В лучшем случае, полуторная норма. Это, если я в своем тезке не ошибся и у него мозги не из того же, положенного по штатному расписанию прапорщикам, облегченного полевого образца.

И пока Швед переваривал информацию, поспешил отвлечь его обходным маневром.

— А что у тебя из снаряжения имеется?

— Автомат, четыре снаряженных рожка, пригоршни две насыпом. Эфка* (граната Ф-1) и два 'яйца'. Штык-нож, баклага. — И все? — не поверил я Николаю, прекрасно зная его запасливость.

— Да я ж не в отпуск вещички собирал, — пожал плечами тот. — Ты же помнишь: мы тогда, по существу, прогуляться вышли, а не в рейд…

Но я упрямо продолжал смотреть ему чуть выше правой брови. Самый раздражающий взгляд. Вроде и в лицо человеку смотришь, а глазами не встречаешься. Вроде, как подозреваешь его в чем-то…

Швед тотчас заерзал на срубе, а потом хлопнул себя по лбу.

— Не, ну ты точно как моя матушка. Та пока все с отца не вытащит, нипочем не отстанет. Я и забыл, а теперь вспомнил. Две 'синеглазки*' (*шашки со слезоточивым газом, на основе хлорпикрина) в кармашке рюкзака. Они ж ничего не весят, я их и не выкладывал ни разу. Теперь точно все.

— Да, весь мир стоит на пути разоружения и за отказ от химического оружия, а прапорщик Шведир конвенцию не подписывал, — хохотнул я и запел.

— Медленно ракеты уплывают вдаль, встречи с ними ты уже не жди.

И хотя Америку немного жаль, у Китая это впереди…

— Скатертью, скатертью хлорциан стелиться, — подхватил Николай. — И забирается под противогаз.

— Каждому, каждому в лучшее верится. Медленно падает ядерный фугас.

'Влад, что это за ужасная песня? — совершенно неожиданно возник в моем сознании голос Эммануила. Обычно молчаливый и скромный, сейчас он явно был не на шутку взволнован.

'Да так, обычная шуточная обработка детского стишка. А что?'

'Но ведь там погибнут многие миллионы. Как же можно шутить подобным? Неужели подобное возможно на самом деле? Это же ужасно'

'Видишь ли, — я попытался собраться с мыслями и объяснить максимально доступно. — Те, кто от кого зависит, начать ядерную войну или нет, прекрасно защищены и уверенны, что уж они-то уцелеют при любых раскладах. А остальные люди, от которых как раз ничего не зависит и именно им суждено погибнуть в первую очередь, чтоб не сойти с ума от ужаса, стали смеяться'.

'Но, почему смех. Разве молитва хуже?'

'Как тебе сказать, vip ты мой, чтоб не обидеть. За две тысячи лет победившего христианства, только в войнах погибло более ста миллионов. И не все они были грешниками… Вот и разочаровались внуки и правнуки, уцелевших в последней всемирной бойне в силе молитвы. Даже пословицу придумали: 'На Бога надейся, а сам не плошай'

'Но ведь это ужасно!'

'Ты-то чего разволновался? Этому миру до ядерного синтеза еще тысяча верст, да все лесом. А уж мы со Шведом, будь надежен, о реакции полураспада позабудем напрочь. Обещаю…'

И постарался подумать, как можно убедительнее, что оказалось довольно сложно проделать, на фоне распевшегося прапорщика.

— Над Берлином взрыва гриб качается. Под ногами плавится бетон.

А все что после Запада останется, мы погрузим в голубой вагон…