Людмила Астахова - Теперь или никогда

Тив Мэриот вполне мог позволить себе недовольство Благословенным. Где это видано, чтобы высший иерарх Эсмонд-Круга самолично отлавливал и допрашивал государственного преступника? Каждый должен делать свое дело: император – править железной рукой, эсмонд – говорить с Предвечным и творить волшбу, солдат – воевать, а палач – пытать, разве нет? Но, видимо, мир окончательно сошел с ума: император искал конфедератских советов и самостоятельно мог разве что зад себе подтереть, солдат донашивал лохмотья за покойниками и кормил вшей в казарме, эсмонд усмирял народный бунт из-за неурочного рекрутского набора, а палач – собирался вести переговоры с ролфийским генералом. Неправильный мир!

А ролфи взирал на тива надменно, из-под козырька походной фуражки, и всем видом своим показывал, насколько не заинтересован в исходе переговоров. Сухощавый, высокий, светловолосый и светлоглазый волк, только что уши не острые, а ноздри не черные, а так и не отличить. Проглядывает за офицерским лоском и выправкой хищная беспощадность усмиренного зверя. Но тива Мэриота не обманешь, нет. У него работа такая – читать тщательно сокрытое по лицам и глазам. Вот и сейчас взгляд ролфи льдист, а скулы бугрятся комками желваков, но договариваться он вполне себе намерен, только время тянет. Хитрый солдат, но не хитрее эсмонда.

Эрн Рэймси спокойно стоял ровно на середине моста и, небрежно опершись рукой о невысокие каменные перильца, ждал, пока предводитель отряда синтафцев подойдет. Тив… нет, не просто тив, а пожирнее – настоящий эсмонд! – явился в окружении угрюмых храмовых стражников, но на мост шагнул в одиночку. Умный. Сильный. Опасный. Эвейн Рэймси аж прищурился, чувствуя, как сами собою каменеют мышцы лица. Давно – Локка, ты видишь это и знаешь! – как же давно ролфийский генерал не встречал таких вот. Матерых сычей, перед которыми не нужно бряцать саблей и скалить клыки – они и так видят, кто чего стоит.

«Тем лучше, – подумал он. – Терпеть не могу лаять на фанатиков-полудурков».

Мэриот решительно отстранил охрану. Он тоже нисколько не боится. Напротив, это даже забавно. Все же временам свойственно повторяться, а людям встречаться снова и снова. И тот глупец, кто думает обратное. Дескать, Империя незыблема, а ролфи далеко. Не так уж далеко, как оказалось.

Эсмонд обошелся без приветствия, лишь изобразил злобную «совиную» улыбочку.

– Я так понимаю, сударь, вы с друзьями отправились на пикник и по ошибке свернули не в ту сторону?

«Нет, пушистый друг мой, мимо! Пристреляйся-ка получше».

Ролфи ухмыльнулся в ответ и молвил с этакой ленцой:

– Ну, отчего же. Нас пригласили вполне официально. Видите ли, мой добрый друг – местный владетель – обратился ко мне с просьбой. Выбить из его родового гнезда каких-то разбойников, выдающих себя за представителей синтафского духовенства. Сии злодеи, захватив город, повесили отца моего друга графа Лираена и его достойную матушку. А я, обладая, как видите, достаточными силами, счел возможным откликнуться на этот зов о помощи.

«Да-да, пушистик. Ты – мудрый тив, а я – тупое пушечное мясо. Черное – это белое, а ты сейчас расправишь крылышки и упорхнешь к своему Запечному, цыпа».

Только что придуманная кличка показалась ролфи весьма удачной. Предвечный – Запечный. Неплохо!

Эрн Рэймси, не стесняясь, сразу открыл свой козырь – наследника графства, чье присутствие волшебным образом превращало ролфи из захватчиков в освободителей. В глазах местного населения, конечно же, – но именно мнение народное интересовало сейчас Эвейна. Визг синтафских властей, позволяющих своим жрецам вот так запросто казнить владетелей, осудить которых может лишь суд равных… Да кого он волнует? Точно не лорда Эвейна, который, будучи солдатом, не любил палачей, а являясь ролфи, терпеть не мог вешателей. Но больше всего эрн Рэймси не любил, когда вешают женщин. Неважно, почему матушку нынешнего графа отправили на виселицу – за компанию с мужем и старшим сыном или же для устрашения. Важно, что уцелевший юноша этого никогда не простит.

Младший Лираен, счастливо избегший петли, издали жег тива пылающим ненавистью взором. Его можно понять, хотя… теперь он станет графом. Пусть ненадолго, а только до поры, когда будет наведен порядок, но все же успеет потешиться призраком власти.

– А ваш друг не рассказал вам в порыве откровенности, что его батюшка – мятежник и еретик? – жестко спросил тив. – А заодно пускай ваш юный друг тогда уж припомнит, как называется бунт против законной власти при помощи чужеземной армии. Уж не государственная ли измена с интервенцией?

Ролфийский генерал зевнул – все-таки бессонная ночь сказывалась! – и продолжил этак задумчиво и равнодушно, будто и не слышал реплики тива:

– …право же, состояние имперской армии, верно, таково, что с первого взгляда и не отличишь солдата от дезертира и разбойника… а переодетого в жреческий кафтан шарлатана – от настоящего «кухаря»…

«Ладно, поиграли – и хватит», – решил он и посмотрел на эсмонда в упор.

– Вам известно, что такое картечь?

А ролфи-то оказался резв и резок. Прямо с места да и в карьер. Столь горяч? Или не любит разводить дипломатию? Судя по хмурому выражению костистого лица – второе.

Что ж, мы тоже умеем говорить начистоту:

– А вам знакомо имя Аластар Дагманд Эск? – мурлыкнул эсмонд.

Эрн Рэймси улыбнулся в ответ. Ну вот, они друг друга вполне понимают:

– О, от упреков мы наконец-то переходим к делу? Итак, мои условия, жрец. Вы незамедлительно выдаете мне Аластара Дагманда Эска, живого и невредимого, а я, в свою очередь, не выдаю вас в руки безутешного юного графа Лираена. Кстати, – он доверительно понизил голос, – обычно после залпа картечью в упор от противника остается столь мало, что опознать тела иногда представляется совершенно невозможным. И даже если впоследствии выяснится, что произошла досадная ошибка и вместо разбойников мы совершенно случайно столкнулись с представителями законной власти Синтафа… Мой князь не преминет извиниться. Потом. Как только будут установлены дипломатические отношения между Империей и Княжеством Ролэнси.

И в самом деле, как удачно, что Великая Империя Синтаф так и не признала Священное Княжество Ролэнси и его государя!

Право же, этот резкий командир нравился тиву Мэриоту. Он почел бы за честь побеседовать приватно с таким жестким человеком. Не исключено, что и при помощи дыбы. Пусть не так изящно, зато честно. Примерно как картечь.

– Картечь, разумеется, прекрасный аргумент, – вздохнул притворно Мэриот и руками развел: дескать, противопоставить грубой силе все равно нечего. – Им очень удобно ставить точку в неприятном споре. С болью в сердце вынужден подчиниться вашему произволу, сударь, но не думаю, что наследнику Лираену пойдет на пользу ваша компания. С картечью шутки плохи.