Анджей Сапковский - Час презрения

– Сиди тута, – буркнул он. – И не шевелись, иначе изобью, суку.

– У, гнида, – проворчал паренек, глядя на него прищуренными глазами. – Ты, пес…

Большинство слов, которые слетели со злых, искривленных губ паренька, Цири не знала. Но по изменениям на лице Скомлика поняла, что это должны были быть слова невероятно мерзкие и обидные.

Ловчий побледнел от бешенства, замахнулся, ударил связанного по лицу, ухватил за длинные светлые волосы, рванул, стукнув парня затылком по столбу.

– Эй! – крикнул Веркта, поднимаясь из-за стола. – Чего ты?

– Клыки ему повыбиваю, крысу паршивому! – рявкнул Скомлик. – Ноги из жопы вырву! Обе!

– Иди сюды и перестань хайло рвать. – Веркта сел, одним духом опрокинул кубок пива, отер усы. – Твоим пленным могешь вырывать чего ндравится, а от наших – стороной. А ты, Кайлей, не изображай больно-то уж смелого. Сиди тихо и починай мыслить о шафоте, который барон Люц уже велел поставить в городке. Спис тех штук, которы тебе на том шафоте сотворит палач, уже составлен, и, верь мне, долгий спис, на три локтя будет. Полгородка уж заклады поставило, до которого пункта ты выдержишь. Так што экономь силенки-то, крыс. Я и сам поставлю малость и рассчитываю – ты меня не разочаруешь и выдержишь хоша бы кастрирования.

Кайлей сплюнул, отвернув голову, насколько позволял стянутый на шее ремень. Скомлик затянул пояс потуже, зловещим взглядом окинул скорчившуюся на табурете Цири и присоединился к компании за столом, нещадно ругаясь, потому что в принесенном корчмарем кувшине остались лишь слабые следы пены.

– Как взяли Кайлея-та? – спросил он, дав знак корчмарю, что хочет расширить заказ. – К тому ж живым? Потому как не уверю, что остальных крысов перебили.

– По правде-та, – ответил Веркта, критически рассматривая то, что только что извлек из носа, – повезло, и вся недолга. Сам-друг был. От шайки отлучился и в Нову Кузню к девке приперся на ночку. Солтысина знал, што мы недалече стоим, ну и кликнул. Поспели мы до свету, схватили его на сеновале, он и не пикнул.

– А с девкой евонной поиграли сообча, – захохотал толстяк с чубом. – Ежели ее Кайлей ночкой не удобрухал, так мы-то не обидели. Мы ее поутру так удобрухали, что потом-та она ни рукой, ни ногой двинуть не могла!

– Ну, говорю, лопухи вы и дурни, – громко и насмешливо известил Скомлик. – Протрахали добру деньгу, глупцы. Вместо того чтоб девку трахать, надоть было железо раскалить и крыса выпытать, где банда ночует. Могли всех взять. Гиселера и Реефа… За Гиселера Варнхагены из Сарды двадцать флоренов давали уж в зашлом годе. А за ихнюю подружку, как там ее… Мистель навроде… За ее префект ишшо боле б дал опосля того, что она с евонным братаном учинила под Друи, когда крысы обоз раскурочили.

– Ты, Скомлик, – поморщился Веркта, – то ль от рождения чокнутый, то ль тебе жизня тяжкая разум из башки в уши выдула. Нас шестеро. Што, вшестером надо было на целу шайку вдарить, иль как? А награда нас и без того не обойдет. Барон Люц в тюряге Кайлею пятки пригреет, времени не пожалеет, верь мне. Кайлей запоет, выдаст их скрытники и жилье, тогда силой и кучей пойдем, окружим банду, выташшим как раков из сачка.

– Как же! Станут они ждать. Узнают, что Кайлея схватили, и затаятся в других скрытниках и камышовнике. Нет, Веркта, надыть тебе глянуть правде в глаза: испоганили вы дело. Обменяли награду на бабью манду. Такие уж вы, знаем мы вас… Токмо манды у вас на уме-то.

– Сам ты манда! – Веркта выскочил из-за стола. – Ежели у тебя чешется, так топай сам за крысами-та вместе с твоими героями! Токмо смотри, потому как на крысов идтить, нильфгаардский подлиза, энто тебе не недорослую девку лапать!

Нисары и ловчие принялись орать и взаимно обзывать друг друга. Корчмарь быстренько подал пива, вырвав пустой кувшин из рук толстяка с чубом, уже замахнувшегося на Скомлика. Пиво быстро смягчило спор, охладило глотки и успокоило темпераменты.

– Есть давай! – крикнул толстяк корчмарю. – Яешню с колбасой, фасоли, хлеба и сыра!

– И пива!

– Ну чего вытаращился, Скомлик? Мы нонче при деньге! Ослобонили Кайлея от коня, кошелька, безделушек, меча, седла и кожушка, все продали краснолюдам!

– Красные сапожки евонной девки тожить продали. И кораллы!

– Ну стал быть, и верно есть на что выпить! Рад!

– И чегой-то ты такой-та уж радый? У нас есть, не у тебя… Ты за свою важну добычу токмо сопли из-под носа вытирать смогешь или вшей у нее выискивать! Каков поход, таков и доход, ха, ха!

– Ну собачье племя!

– Ха-ха! Садись, шутковал я.

– Выпьем за дружбу! Мы ставим!

– Эй, где яешня, корчмарь, чтоб тебя чума сожрала! Быстрей!

– И пиво давай!

Скорчившаяся на табуретке Цири подняла голову, наткнувшись на злые зеленые глаза Кайлея, сверкнувшие из-под взлохмаченной челки светлых волос. Ее прошила дрожь. Лицо Кайлея, хоть и симпатичное, было злым. Очень злым. Цири тут же поняла, что этот ненамного старше ее паренек способен на все.

– Никак тебя мне боги послали, – шепнул Кайлей, сверля ее зеленым взглядом. – Подумать только, я не верю в богов, а они прислали. Не оглядывайся, идиотка маленькая. Ты должна мне помочь… Слушай, зараза…

Цири съежилась еще больше, опустила голову.

– Слушай, – прошипел Кайлей, совсем по-крысиному сверкнув зубами. – Когда мимо нас будет проходить корчмарь, крикнешь… Да слушай же ты меня, черт возьми…

– Нет, – шепнула она. – Они меня изобьют…

Губы Кайлея скривились, а Цири сразу же поняла, что избиение вовсе не самое худшее, что может с ней случиться. Хотя Скомлик был большой, а Кайлей худой и вдобавок связанный, она инстинктивно чувствовала, кого надо бояться больше.

– Если поможешь мне, – шепнул Кайлей, – я помогу тебе. Я не один. Мои друзья в беде не оставляют… Поняла? Но когда мои друзья нагрянут, когда начнется, я не могу торчать у столба, потому что эти сволочи меня прикончат… Слушай, собачий хвост, что надо сделать…

Цири опустила голову еще ниже. Губы у нее дрожали. Ловчие и нисары жрали яичницу, чавкая как свиньи. Корчмарь помешал в котле и принес на стол очередной кувшин пива и буханку пеклеванного хлеба.

– Я голодная! – послушно запищала Цири, немного побледнев. Корчмарь остановился, дружелюбно взглянул на нее, потом повернулся к пирующим.

– Можно ей дать, господа?

– Прочь! – невнятно рявкнул Скомлик, краснея и брызгая яичницей. – Прочь от нее, вертельщик засратый, не то я тебе ноги повыкручиваю! Нельзя! А ты сиди тихо, шалава, тихо…

– Эй-эй, Скомлик, чегой-то ты, одурел вконец или как? – бросил Веркта, с трудом проглатывая покрытый луком хлеб. – Гляньте, парни, жадюга, сам жрет за чужие деньги, а девке жалеет. Дай ей миску, хозяин. Я плачу, и я решаю, кому дать, кому нет. А ежели кому-то это не ндравится, могет сразу получить по щетине.