Генри Олди - Кровь пьют руками

Внезапно я успокоилась. Все — на своих местах. У нас приказ. В руке у меня — оружие. Рядом идет бой. Это — реально, все остальное — потом.

Потом?

Я оглянулась, помедлила.

— Игорь!

Волчьи глаза на миг потеплели. Я заспешила, заранее понимая, что сейчас — не время, не место.

— Игорь! Когда все кончится… Если мы выживем…

Он понял. Знакомая улыбка тронула губы. И снова — ямочка на подбородке.

— К-куда захочешь, Ирина! Если ты сможешь… Смогу? Смогу — что? Простить? Забыть?

— Ты мне ничего не говорил. Девятый! Ничего! Ты понял? Я ничего не хочу знать! Сейчас я хочу одного — добраться до вертолета. Вместе с тобой. Ясно?

Игорь молчал. Долго, бесконечно долго. Наконец кивнул — серьезно, без улыбки. Я посмотрела на небо: трещина стала шире, неровная золотая твердь тускло горела в закатных лучах.

Сколько еще осталось? Век? Год? Минута? Поймет ли он?

— Ты п-права Стрела. Ничего н-не было. Есть м-мы — ты и я.

— И вертолет, — улыбнулась я, почувствовав, как отпускает сердце.

— Д-да. И вертолет.

IV. SANCTUS

Сдвоенный рокот нарастал, оползнем рушился на головы с треснувшей навсегда скорлупы неба, и мнилось: незримая саранча опускается на многострадальную Землю из драгоценного разлома, которого просто не могло быть, но который — был.

Чаша терпения переполнилась, пролилась пеной грехов через край — и вот приближается, парит в поднебесье неумолимый гул оперенных в сталь крыльев Ангелов Смерти с карающими мечами в руках…

А может, все было гораздо проще и скучней.

В самом углу пустыря, некогда представлявшего собой двор компьютерного колледжа «Профессионал», у выщербленного кирпичного забора, стояли двое.

Мужчина и женщина.

Адам и Ева, прикрывшие срам после Второго Грехопадения.

Они были похожи друг на друга: оба среднего роста (мужчина, как ни странно, пониже, женщина — повыше), в вязаных шапочках с помпонами; на Адаме — серая, давно вышедшая из моды болоньевая куртка, потертые джинсы, старые, но еще крепкие желтые ботинки на толстой подошве; на Еве — ратиновое пальто неопределенного цвета, из-под которого выглядывают брюки из черного вельвета в крупный рубчик, заправленные в полусапожки на белесой «манке».

В одном «second hand» отоваривались?

Лица… лица обоих совершенно не запоминались. Займешь за такими очередь в сберкассу, за телефон уплатить, отойдешь на минутку сигарет в киоске купить — а потом, вернувшись, и не вспомнишь, за кем занимал! Никакие лица. Будто смазанная фотография без ретуши. Словно брат. и сестра из одного инкубатора.

Двое смотрели вверх.

Ждали.

Рокот все нарастал, скоро превратившись в явственно различимый гул винтов — и вот из-за домов, зиявших слепыми глазницами выбитых окон, вынырнули две тупорылые машины. Зависли над пустырем, шагах в пятидесяти от подпиравших кирпичную стену Адама с Евой, и стали неторопливо опускаться, подняв вокруг себя вихрь из отсыревших обрывков бумаги, рваных упаковочных кульков, окурков и прочей дребедени.

Вертолеты едва успели коснуться земли, как дверь одного из них мигом отъехала в сторону. В чавкнувшую под ногами грязь спрыгнули трое в штатском, один за другим — и, пригибаясь, побежали к неприметной парочке у забора.

Одеты пришлые были по-разному, пестро, словно старались как можно меньше походить друг на друга (в отличие от Адама и Евы). Но тщетно: чувствовалась общая повадка в плавных, вкрадчивых движениях, внешне ленивых, но на поверку стремительных: миг, другой, — а троица уже в углу пустыря, рядом с парочкой обитателей здешнего рая.

Успели, накануне изгнания.

Мужчина в серой куртке-болонье коротко бросает пару слов (за гулом винтов, сбрасывающих обороты, их почти не слышно), трое согласно кивают -и вся пятерка споро перебирается через забор по заблаговременно подставленному бревну.

Помочь женщине никому не приходит в голову. Впрочем, Еве помощь не требуется.

Идти пришлось недолго: миновав двор, усыпанный хрустящим под ногами битым стеклом, они вошли в тень старой «хрущобы»-пятиэтажки и свернули в крайний угловой подъезд.

Узкая грязная лестница.

Пахнет кошачьей мочой.

Из разбитых лестничных окон и из приоткрытой второй двери, выходящей налицу, тянет сквозняком.

Ныряя в темноту, щербатые ступеньки ведут в подвал, но пятерым подвал не интересен. Едва оказавшись в подъезде, они дружно начинают расстегивать одежду, с отработанностью профессионалов доставая аккуратные, чуть больше пистолета, автоматы.

На стволы навинчены глушители, превращая оружие в смешное подобие вибраторов из секс-шопа «Интим».

— Третий этаж, направо, — властно командует Адам в серой куртке и вдруг останавливается как вкопанный.

Дальше пути нет.

Прямо на ступеньках, посередине между двумя пролетами, расположился человек в овчинном полушубке с погонами. На боку — табельный палаш в ножнах, на коленях — короткоствольный «АКС-99» со складным прикладом. Жорик сидит, чуть скособочившись — левая рука служивого туго забинтована и висит на перевязи; он сидит, курит, щурится от едкого табачного дыма, лезущего в глаза, — и со спокойным интересом разглядывает вооруженных людей.

А еще рядом с жориком (судя по лычкам на погонах — старшим сержантом) на ступеньках лежит полуразобранный пистолет. Древний «Макаров», ржавый патриарх, из ствола которого зачем-то торчит кусок бельевой веревки с хитрым (морским? альпинистским?) узлом на конце.

— Та-а-ак, — нарочито растягивая слова, произносит сержант и с видимым сожалением давит окурок сапогом. — Оружие, значит, носим, господа и дамы? Ну-ка, позвольте ваши документи-ки… А заодно — лицензии на ношение. Давайте, давайте, граждане, не стесняйтесь… здесь все свои!

Адам в серой куртке косится на автомат, на цевье которого теперь покоится здоровая рука сержанта.

— А разве вам не положено предъявлять первому? — криво усмехается он.

Так, пожалуй, усмехался он, глядя вниз и чуть в сторону, на вопрос Господа «Не ел ли ты от древа моего?!». Ел, Господи, и я ел, и супружница компот закрывала, и кореша малость почавкали!.. и кабанчику досталось.

— Это пожалуйста, — согласно кивает болтливый жорик, улыбаясь в ответ одними губами. — Это сколько угодно. Имеете полное право…

И, не торопясь, лезет за пазуху здоровой рукой.

В следующее мгновение сразу два «ствола» тыкаются буквально в лицо сержанту, два пальца уверенно жмут на спусковые крючки…

Щелк.

Щелк.

— Вот, пожалуйста. Патрульно-постовая служба Города, старший сержант Петров, Ричард Родионович, можно просто Ритка… раз все свои! Глядите!