Денис Чекалов - Гончие преисподней

Я распахнул дубовую створку.

– Если я не пройду проверку, – спросил я, – что будет с Франсуаз?

– Ничего. Она же не нарушала правил. Демон, сгорбившись, уходил куда-то в туман.

– Вот еще что, – бросил он, полуобернувшись. – Чуть не забыл одну деталь. Если вы ошибетесь, с вашей подругой ничего не случится. Умрете вы.

ГЛАВА 2

Легкий ветерок коснулся моего лица. Франсуаз смотрела на меня снизу вверх, кончик ее чувственного языка пробежал по алым губам.

– Ты хочешь воспользоваться моей беспомощностью? – проворковала она.

– Да, – отвечал я. – Но потом вспомнил одну виконтессу из Талимара и понял – ты этого не стоишь.

– Вот как? – Франсуаз медленно поднималась, потирая голову. – А что произошло?

– Что тебе сказать? – Я вернулся в седло. – Ты рассуждала о собственном величии. Мир вертится вокруг тебя, а все остальные созданы лишь для того, чтобы тебе прислуживать. Все, как обычно. Идеальная модель для Альфреда Адлера [3]. А потом кувыркнулась с лошади.

– Ну, – девушка приосанилась, – я никогда не думала о карьере модели. А это известный художник?

– Очень, – заверил ее я.

Стены форпоста топорщились, словно мокрая собачья шерсть. Казалось, у его строителей не было ни плана, ни цели. Один камень клали на второй, потом еще и еще, пока хлипкое сооружение не начинало раскачиваться; затем отправлялись дальше.

Трудно было поверить, что это неловкое сооружение может служить крепостью. Однако мне доводилось видеть и более странные вещи, рожденные человеческой ленью и непредусмотрительностью.

– Знаю, что ты порой посмеиваешься надо мной, – сказала Френки. – Но обещай, что никогда не станешь вспоминать про это дурацкое падение. Не знаю, что на меня нашло. Я в седле с трех лет.

– Не знал, что в преисподней водятся ослики и пони… Я пытался понять, где караульные.

Еще важнее было выяснить, видят ли они нас – а если да, то не собрались ли открыть огонь из парочки катапульт.

– Не будь смешным. В геенне могут жить только демоны и низшие существа вроде пауков или сороконожек.

Поэтому я так хорошо езжу – начинала с гигантского тарантула.

У меня начало закрадываться подозрение, что Френки в детстве чересчур баловали. На мой взгляд, девочкам, которых слишком любили в детстве родители, надо ставить на лоб клеймо, чтобы парни потом могли держаться от них подальше.

Уж слишком много от таких красавиц хлопот, когда вырастают.

– Стой, кто идет! – раздался громкий голос.

Если бы при этом он не звучал еще и пискляво, как у шестилетнего гоблиненка, клич этот заслуживал бы названия «грозный».

– Никто, – отвечал я, останавливая своего дракона. – Лично я лечу. Моя спутница едет верхом. Здесь нет никого, кто бы шел.

Кусты раздвинулись, и из них действительно выбрался толстый гоблин.

Обычно эти парни идут в лесные разбойники. Но порой среди них рождаются странные типы, которым, видишь ли, не подходят ни плаха, ни виселица, ни серебряные рудники. Они отказываются от сих почетных наград. Эти нелепые чудаки предпочитают вести честную жизнь и нанимаются в стражники.

Их редко любят, им почти не доверяют и очень мало платят.

Примерно таким и должен был оказаться солдат уродливого форпоста, который я видел перед собой.

– Неразумный эльф! – заверещал гоблин. – Здесь идут военные действия. У нас нет времени для нелепых шуток.

– Если вы и без того знаете, что идет война, – спросил я, – зачем тогда спрашивать, кто идет ?

– О чем вы только думаете! – отмахнулся солдат. – Покажите лучше бумаги.

Франсуаз вынула из рукава сложенный пергамент и протянула ему.

– Я думаю о знаках препинания, – отвечал я. – Как вы собирались их расставить? «Стой, кто идет» или «Стой! Кто идет?» Это был просто приказ или приказ и вопрос?

– Вы только что прошли первое испытание.

Я обернулся и увидел древнего демона, сидящего на высоком пеньке.

– Не волнуйтесь, никто, кроме вас, не может меня увидеть, – пояснил он. – Не услышат они и ваших слов, обращенных ко мне. Для них вы просто спокойно сидите верхом на драконе.

– Я могу узнать, какой именно экзамен прошел?

– Конечно. Вы ничего ей не сказали. Даже не начали расспрашивать про Нижний Онмоукчан, хотя ваша спутница, без сомнения, кое-что слышала об этом круге ада. Это хорошо.

Франсуаз тыкала пальцем в пергамент, гоблин непонимающе качал круглой головой.

– Значит, мое испытание состоит из нескольких этапов?

– Нет. Я неверно выразился. Цель у вас одна, но идти к ней можно разными путями. Вы были на развилке и выбрали одну из дорог. Она – самая лучшая на пути к вашему спасению. Но вы еще много раз можете все испортить, если потом свернете неверно.

– А почему здесь нет печати? – спрашивал солдат.

– Вот же она, дурья твоя башка.

– Треугольная? – Гоблин искренне возмутился. – Такие ставит мне местный костоправ на рецепт слабительного. Правительственная печать должна быть круглая. Мне ли не знать.

Откуда именно мог он обладать подобной осведомленностью, оставалось загадкой. У гоблинов нет единого государства и никогда не было.

Впрочем, никакого другого тоже нет.

– А если я оторву тебе шары, это тебя устроит? – проявила Френки дипломатичность и вежливость.

Солдат удивился.

– Дамочка. Будь я шутом, носил бы на голове колпак с разноцветными шарами. Но я смелый воин, и между ушами у меня клепаный шлем, дающий бонус плюс тридцать к магии воды. Как же вы сможете оторвать то, чего нет?

Франсуаз повернулась ко мне.

– Он действительно такой дурень или просто развлекается за мой счет? – мрачно спросила она.

– Умные люди в армии не служат, – отвечал я. – А если случайно и попадаются, муштра и субординация быстро лишают их мозгов.

– Нет, – покачал головой гоблин. – Бумаги ваши, того, не в порядке. Не могу провести вас к коменданту, и не просите.

– Сам ты «того»! – рявкнула Френки.

– Хорошо, – мягко произнес я. – Не станем настаивать. Покажите печать своему командиру, пусть он решает.

– Вот это дело! – обрадовался гоблин. – Я подчиняюсь только коменданту форпоста. Пойдемте-ка к нему, да поживее.

ГЛАВА 3

Глава Горного форпоста был такого же маленького росточка, как и приведший нас к нему гоблин. Он носил суконный мундир, более подошедший бы городскому писарю, и круглую шапку с двумя белыми перьями.

На лице офицера словно навсегда застыла неуверенная улыбка, и я не мог решить, свидетельствует она о душевной доброте или о врожденном слабоумии.