Юрий Нестеренко - Крылья

Понятно, что на настроении команды это отразилось не лучшим образом. Юноша по имени Тонх даже заикнулся, не вернуться ли на остров, от которого мы еще не так далеко. Нэн сверкнул на него глазами, собираясь, как видно, обозвать трусом, но я упредила перепалку.

— Если ты хочешь вернуться, Тонх, готов ли ты указать точный курс на остров? — осведомилась я.

— Ну… где-то там, — махнул рукой он, скорее всего наудачу.

— Отлично. Предположим, ты ошибся всего на один румб. Это, как ты знаешь, одна тридцать вторая часть круга, или приблизительно 0,2 пи. За эти два дня мы проплыли около двухсот миль. — На самом деле я отнюдь не была в этом уверена. — На сколько мы отклонимся, если пройдем это расстояние с ошибкой в один румб?

Тонх замялся. Он уже явно жалел, что вылез со своим предложением.

— Смелее, Тонх. Я же совсем недавно объясняла вам основы тригонометрии. Здесь нет ничего сложного. Как определить одну сторону прямоугольного треугольника по перпендикулярной ей стороне и противостоящему углу?

— Ну… надо умножить… на синус…

— На тангенс, — подсказала сердобольная Ийхэ.

— Таблиц у нас нет, но для малых углов тангенс приближенно равен самому углу в долях пи. Значит, умножаем 200 на 0,2, сколько получается?

— Сорок, — на сей раз без запинки ответил Тонх. С тригонометрией даже у моих лучших учеников еще были проблемы, но действия с дробями они усвоили твердо — неплохой результат для тех, кто четыре месяца назад умел считать лишь до двадцати.

— Вот. Мы пройдем в сорока милях от острова при ошибке только в один румб при условии, что будем все время плыть прямо, а не отклонимся от курса еще двадцать раз по пути. Он останется далеко за горизонтом.

— А как же мы попадем туда, куда плывем сейчас?

— Ну я же вам говорила, что там не остров, там большой материк! Мимо него невозможно промахнуться!

Увы, и в этом я отнюдь не была уверена. Однако, продолжив спонтанно начавшийся урок, я сумела отвлечь экипаж от мрачных мыслей.

Вообще, маленькое суденышко, дрейфующее посреди океана, — весьма подходящее место для учебы. Больше-то делать все равно нечего, и удрать с урока ученики не могут.

Небо прояснилось лишь спустя два дня. Первые просветы, впрочем, появились еще накануне, позволив убедиться, что мы плывем хотя бы не на юг. Ветер снова сносил нас к востоку, и мы, хотя и поставили парус, периодически помогали себе веслами, выгребая в нужном направлении. Затем мы какое-то время наслаждались южным ветром, но это продолжалось недолго, ибо с утра седьмого дня он все больше свежел, крепчал, поднимая темно-синие волны и вспенивая их гребни. Низкие борта пирог то и дело захлестывало водой, и нам приходилось все время вычерпывать ее чашками из скорлупы кура, которые мы обычно использовали для питья. При порывах ветра мачта угрожающе кренилась, заставляя носы лодок зарываться в волну. Нам пришлось сначала уменьшить площадь паруса, отвязав один его край, а потом и вовсе обмотать лоскутное кожаное полотнище вокруг мачты. Ночь с седьмого на восьмой день была бессонной — попробуйте уснуть, когда вас регулярно окатывает морская вода! К тому же мокрые, на ветру, мы дрожали от холода: одеяла и мой камзол, разумеется, промокли насквозь и не могли служить защитой. Восьмой день был настоящей пыткой; измученные бессонницей и качкой, мы продолжали вычерпывать воду, фактически сидя или стоя в ней. Тростниковые стволы угрожающе скрипели, сдвигаясь друг относительно друга в своих веревочных путах. А ведь, по меркам больших кораблей, это был не настоящий шторм, просто сильный ветер… Единственным способом отдохнуть было привязаться к мачте и немного подремать в таком положении. Чудо, что никто из нас не свалился от усталости за борт. Но хоть весь наш груз и был привязан, мы потеряли один из кувшинов с водой — как видно, ослабли размокшие веревки.

Лишь на девятый день ветер спал до умеренного, но у нас уже не осталось сил даже на то, чтобы поставить парус. Полдень этого дня застал нас спящими вповалку в пирогах и на настиле.

Проснувшись, я вытащила левое крыло из-под пристроившегося на нем Нэна и некоторое время махала им, восстанавливая кровообращение. Был штиль; синяя морская гладь играла ослепительными солнечными искрами. Прищурившись в сторону солнца, я поняла, что пропустила полуденные измерения, и выругала себя за это, но без особого энтузиазма. Хотелось пить. Я дотянулась до привязанного у мачты кувшина, вытащила деревянную пробку и огляделась в поисках чашки. Но та, как видно, давно уже плавала по морю отдельно от нас, так что я, наклонив кувшин, сделала несколько глотков прямо из горлышка. Вода была теплая, но так было даже лучше — оторваться от холодной было бы труднее. Наши запасы и так были рассчитаны на скромное потребление, а теперь с потерей кувшина…

Завозился, просыпаясь, кто-то из парней. Ийхэ, свернувшаяся калачиком в обнимку с мачтой, заморгала, села, сладко потягиваясь, потом улыбнулась — не то мне, не то солнцу, не то нам обоим сразу. И вдруг, не успела я улыбнуться в ответ, выражение ее лица резко изменилось: рот испуганно открылся, распахнувшиеся глаза уставились на что-то за моей спиной.

Я мгновенно обернулась. В первый миг я ничего не заметила, ослепленная сверканием солнечных бликов, но затем различила бледно-сиреневый плавник, стремительно скользивший над водой по направлению к нам.

— Рэтэ-чу! — крикнула Ийхе, обретя наконец дар речи. По-ранайски эти морские хищники называются морьйалами. Неграмотные аньйо считают их рыбами (и нгарэйху не исключение — «чу» значит «рыба»), но морьйалы только внешне похожи на рыб, а на самом деле они, как и мы, дышат легкими и вскармливают детенышей молоком. Еще от рыб их отличает хвост — горизонтальный, а не вертикальный. Прежде я никогда не видела их, даже в виде чучела, но не раз читала в книгах о путешествиях и географических открытиях про «наводящий ужас сиреневый плавник». Морьйалы не так зубасты, как йаргарры, и по размерам уступают наиболее крупным из них, зато намного умнее этих рыб.

От крика Ийхэ мигом проснулись остальные. Те, что спали на настиле, шарахнулись к мачте, инстинктивно убирая руки и ноги подальше от края плота. Буквально в считанных локтях от нас плавник вдруг ушел в воду, и я успела заметить в прозрачной глубине длинное, не меньше десяти локтей, тело, скользнувшее под плот. Мы в первый момент замерли, потом принялись оглядываться, ожидая, где плавник покажется снова.

Но плавника нигде не было.

— Должно быть, в глубину ушел, — сказал Тонх после недолгого ожидания.

— А по-моему, он прямо под нами, — возразил Нэн, приглушая голос.

— Сколько он там может сидеть? — скептически фыркнул Тонх. — Приплыл, увидел, что тут только несъедобное дерево, и уплыл.