Екатерина Лесина - Хроники ветров. Книга цены

Коннован.

Дверь привела в коридор, бесконечно длинный и бесконечно унылый, с узкими трубами люминесцентных ламп, заботливо забранных мелкой сеткой; буро-зелеными стенами, которые где-то вдалеке сужались, сливались друг с другом в темную точку, и серым бетонным полом. Сыроватый, пропахший пылью и дезинфицирующим раствором воздух показался нестерпимо горячим, хотя если верить электротермометру, что висел тут же, на стене, температура была стандартная — двадцать один градус по Цельсию. А ощущение, будто в кипяток с головой нырнула.

Больно. Кожа как ежовая шкура, только иглами внутрь, на тыльной стороне левой руки расползается трещина, похожа на молнию, только меньше. Опускаюсь на пол, прямо у буро-зеленой стены и, свернувшись калачиком, закрываю глаза. Становиться немного легче… и еще немного… и боль почти уходит, а я засыпаю, хотя знаю совершенно точно — спать нельзя.

Не знаю, как долго я спала, но проснувшись обнаружила, что ничего вокруг не изменилось. Тот же коридор, лампы, пол… плюс двадцать один по Цельсию… только вот двери, в которую я вошла, больше нет. И боли тоже. И жажды. Может, я умерла? Но это место не похоже ни на рай, ни на ад. Или у да-ори другое посмертие? Не знаю, как-то раньше не задумывалась.

Я шла вперед, заглядывая во все двери, попадавшиеся на пути. Лаборатория… еще одна… пусто, но пустота какая-то неправильная: колба с эфиром под работающей вытяжкой, емкость с агар-агаром в стерилизаторе, перемигивающиеся разноцветными огоньками приборы, огрызок яблока в мусорном ведре и кружка с недопитым кофе на краю стола. В комнатах — изредка попадались жилые комнаты — такая же настороженная гулкая пустота. Смятая бумажная салфетка у монитора, одинокий носок, смятое покрывало и россыпь мелких черных пятен на наволочке — у кого-то ночью шла кровь. Этого полупризрачного кого-то давно нет в живых — я была уверена в этом — а комната ждет, живет, застряв во времени. На циферблате часов — механических и электронных — без десяти минут двенадцать. Секунды летят, стрелки движутся, но остаются на месте.

Страшно.

Серая туба принтера, белый лист пласт-бумаги и ровные, четко пропечатанные буквы. "Зам. коменданту ВБ 13 "Хелла" Скортову В.К.".

Вот так… выходит, я все-таки попала туда, куда стремилась попасть? А дальше что?

Коридоры, коридоры, коридоры… ветвятся, поворачивают, вычленяя из себя другие коридоры, более узкие и более темные. Кровеносная система базы, с широкими хорошо освещенными аортами и тесными узкими капиллярами-тупиками. Я уже была здесь… или не была? До чего же они похожи, а на стенах никаких обозначений, в этом чудится скрытый смысл, и становится еще неуютнее.

Но тепло и не больно. Почему мне не больно? На руках язвы, не понять старые или новые, с белыми омертвевшими краями и темной серединой. Стоит прикоснуться и тонкая корочка лопается, выпуская наружу капли бело-желтой крови, но все равно не больно, хотя должно бы…

Если бы не голод, я бы решила, что мертва.

Очередной тупик, гладкая стена, тени в углах и неработающая лампа. Делать в тупике совершенно нечего, и я вернулась назад. Нужно идти, пока я окончательно не растворилась в этом продезинфицированном мире.

— Здравствуй, — раздался за спиной звонкий детский голосок. — А ты кто?

Оборачиваюсь, может быть чересчур поспешно, автомат сам прыгает в руки, но увидев ее успокаиваюсь. Девочка, обыкновенная человеческая девочка лет шести-семи. Наивные голубые глаза, в которых ни тени страха, пушистые волосы того неповторимо чистого золотого оттенка, который бывает лишь у детей, белое кружевное платье и розовый бант.

Бред. Откуда на потерянной базе взяться ребенку? Но она стояла передо мной, я чувствовала запах — молоко, какао и корица — видела розовые, в цвет банта, носочки, беленькие сандалии и яркий резиновый мяч в руках.

— Ты кто? — Повторила вопрос дитя.

— Я? Коннован.

— Это имя?

— Да.

— У каждой вещи есть имя. — Последовало глубокомысленное замечание. — У меня тоже. Я — Тора. Правда ты со мной поиграешь?

— Во что? — играть с девочкой совершенно не хотелось, не потому, что я не люблю детей, а потому, что готова спорить на собственные уши, что она — такой же ребенок, как я — человек. Тора… Тор? Совпадение или… нет, это глупо.

— А во что ты хочешь? Тот, который до тебя, выбрал плохую игру.

— И где он?

Моя собеседница улыбнулась, и я окончательно уверилась в ее нечеловеческой природе. Не знаю, как объяснить, но дети не могут так улыбаться.

— Давай поиграем в вопросы? Ловишь мячик и отвечаешь, бросаешь — задаешь вопрос. Идет?

— Идет.

Сине-желто-красный мяч прыгнул ко мне, а Тора задала вопрос.

— Зачем ты пришла?

— Ищу одну вещь.

Тора кивнула, похоже, мой ответ вполне удовлетворил ее любопытство. А теперь что? Мяч в руках был нестерпимо горячим. Ладно, мы же играем? По правилам? И осторожно — не хватало еще покалечить ребенка — я бросила горячую игрушку.

— Кто ты?

— Я — Тора. Это название. У каждой вещи есть название.

— Тора — это имя, ты же не вещь.

Девочка задумалась, потом отрицательно мотнув головой, быстро бросила мяч мне.

— Что ты ищешь?

— Оружие. Где ты живешь?

— Здесь. Как называется оружие, которое ты ищешь?

— Молот Тора. Где тот, кто приходил до меня?

— Не знаю. Я сделала ему дверь. А что ты будешь делать, когда найдешь?

— Если найду, я скажу одному… человеку, который послал меня сюда. Кто еще живет на базе?

— Здесь? — Переспросила Тора, прижимая мячик к груди. — Больше никого. Мне надоела эта игра. Пошли пить чай.

— Чай? — Нелепость ситуации приводила меня в состояние ступора. База, девочка, мячик, вопросы…

— В пять часов вечера хорошие девочки пьют чай с вареньем. Ты же хорошая девочка?

— Наверное.

— Тогда пойдем, я приглашаю тебя в гости. — Тора протянула ладошку. Теплая и совершенно обыкновенная ладошка совершенно обыкновенной человеческой девочки, чуть влажная и слабая. — Только чур идти не быстро, я быстро не умею. Ты красивая, я наверное, тоже хочу быть такой, но еще подумаю. Ты любишь чай? А варенье? А какое вишневое или клубничное?

— Клубничное.

— Я тоже. Ты мне нравишься.

И мы действительно пили чай. С вареньем. И свежими булочками. Разумом я понимала, что все происходящее было невозможно по определению, но… круглый столик на колесиках, фарфоровый чайник, фарфоровые чашки, фарфоровые блюдца, фарфоровая же ваза для варенья на длинной тонкой ножке. И шоколадные конфеты "Мишка на севере". И Тора, которая гармонично вписывалась в этот нелогичный фарфоровый мир.