Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — принц короны

Я вошел в харчевню и сразу, даже без подсказки Бобика, увидел ее, в простой крестьянской одежде и в плаще с накинутым на голову капюшоном, но выделяющуюся статью и нежной красотой, как может выделяться лебедь среди гусей… нет, даже среди уток, или изысканная лилия в окружении чертополоха.

Похоже, обедать она предпочитает в одиночестве, трактирщица в тот момент, когда я переступил порог, передавала ей плетенную из ивовых прутьев корзинку, содержимое накрыто белой тряпицей.

Женщина, расплатившись, наклонила голову и быстро пошла к лестнице. Я вошел в зал и остановился у подножия, давая ей возможность подняться по ступенькам, а мне снизу взглянуть на лицо, скрытое капюшоном.

Ее заметил не только я, сразу двое подвыпивших парней двинулись следом, один закричал весело:

— Красотка, у меня кое-что для тебя есть!

— И у меня, — поддержал второй. — Кое-что еще побольше!

Я пошел следом, догнал и сказал мирно:

— Парни, это не для вас.

Они обернулись, один сразу ощутил опасность, поклонился и пробормотал:

— Да мы так просто пошутили… Уже уходим.

Второй, крепкий малый с дерзким лицом, спросил нагло:

— Что, благородный?.. Не лезь, понял? А то и благородных могут придушить…

Я с силой вмазал ему кулаком в зубы. Голова его с яичным стуком ударилась о камень стены, звучно хрустнуло. Он сполз на землю, на стене осталась кровавая полоса.

— Забери этого дурака, — велел я второму жестко. — Если кто-то хоть пальцем здесь шелохнет, я сожгу ближайшие деревни на десять миль в округе!

И, не слушая его лепет, догнал женщину. Она уже быстро взбежала на самый верх скрипучей лестницы и быстро-быстро шла по коридору.

Я шел следом, а когда она остановилась у одной двери, голос мой прозвучал вежливо, но твердо:

— Леди, нам нужно поговорить.

Она обернулась, край капюшона закрывает глаза, но и она, думаю, видит меня только от пояса и ниже.

— Господин…

— Открывай дверь, — велел я.

Она покорно наклонила голову, ключ долго отказывался провернуться в большом висячем замке, наконец тот клацнул и повис на одной дужке.

Мы вошли в комнату, женщина откинула капюшон. Лицо странно чистое и невинное, что особенно должно привлекать распутников, особенно тех, кто постарше, глаза тоже чистые и доверчивые, как у ребенка.

— Господин желает моего тела?

Голос ее звучал покорно, и вся она выглядит очень тихой, послушной и покорной, что тоже нравится нам всем. Не любим болтливых в постели, это отвлекает, а еще не выносим тех, у кого еще и свои запросы.

— Боюсь, — ответил я, — что ты угадала, хотя еще не знаешь… в каком смысле.

Она подняла на меня взгляд больших чистых глаз, исполненных невинности, вот уж в самом деле повезло ей с таким телом и такой внешностью, произнесла так же тихо и покорно:

— Хорошо, делайте со мной все, что хотите…

Она сбросила плащ, легла на ложе и, приподняв платье до пояса, раздвинула ноги, а глаза закрыла.

Я взял стул и сел, упершись руками и грудью на спинку. После некоторого молчания ее длинные ресницы затрепетали, она открыла глаза, теперь в них было слабое непонимание.

— Господи… чего желает господин?

Я сказал с неохотой:

— Расскажи о себе. Не волнуйся, я заплачу. Расскажи.

Она переспросила:

— Это… нужно?

— Даже не представляешь, — ответил я, — насколько.

Она медленно села, так же замедленным движением опустила платье, закрывая полные белые ноги изумительной и чувственной формы.

— Что именно?

— Я бродячий священник, — пояснил я. — Странствующий. Блуждающий, аки… в общем, сегодня здесь, завтра там. Можешь сказать все без утайки, тайна исповеди обеспечена.

— Я сирота, — ответила она, — родителей потеряла давно. Имя мое — Натарелла Дормер. Пропитание добываю случайными подработками.

Она прямо посмотрела мне в глаза, а я сказал мирно:

— Я понял, какими именно. Но, скажу сразу, не вижу в этом особого греха, а мелких у нас всех настолько много, что и говорить о них смешно, да и язык устанет перечислять. Прелюбодеяние входит в число смертных грехов, но запрет касается прелюбодеяния с женой брата, друга или женой или дочерью любого человека, которому этим самым наносится вред… Но воспользоваться твоими услугами — это не прелюбодеяние. Да и за плату — это не прелюбодеяние.

Она слушала, как вижу по лицу, со странным чувством облегчения, тревоги и даже страха, а также недоумения, кто я такой и почему вдруг проявил к ней такой интерес, что выходит за рамки простого интереса мужчины к женщине.

— Господин, — сказала она тихонько, — вы сказали все правильно… сразу чувствуется благородный человек, что умеет красиво связывать слова… однако… что вы хотите от меня?

Я так же прямо смотрел ей в лицо.

— Дорогая, по некоторым непроверенным… и не вполне заслуживающих доверия данным, ты — великая грешница. Правда, надо признаться, хоть и с неохотой, предыдущие сведения подтвердились полностью… я о других грешниках, потому и насчет тебя готов почти поверить. Тем более ты — женщина, а, как известно, женщина — сосуд греха. И вообще, если бы не Ева, мы бы оставались безгрешными… наверное.

— Господин?

— Отвечай, — сказал я, — кто ты.

— Господин, я простая женщина…

— Женщины не путешествуют в одиночку, — прервал я. — Ни простые, ни очень даже не простые. А ты все-таки относишься больше к непростым.

— Господин?

— Видно же, — сказал я с досадой, — что не простолюдинка. — Твои руки никогда не знали тяжелого крестьянского труда! Никогда не держали в руках лопату или грабли… Мы оба с тобой знаем, что они держали, но умолчим из деликатности. Я просто хочу знать, почему тебя, блудницу, без всякого сомнения… и не спорь не спорь, я это знаю!.. считают великой блудницей. Что такого особенного натворила?

Она опасливо отодвинулась на лавке, на лице уже откровенный страх.

— Господин?

— Давай начистоту, — сказал я в нетерпении. — Скажем сразу, я знаю, кто ты. Нет, не кто, а откуда.

— Я из маленького села…

— Ты из ада, — прервал я. — Сумела сбежать, хотя, глядя на тебя, не скажешь, что ты очень уж ловкая… Отвечай, кто помог, как бежали… Хотя нет, мне это надо?.. Я не хочу и не буду влезать в такие дела. Просто расскажи, за что тебя в ад. И помни, что хотя сбежавших оттуда обычное оружие не берет, но я уже отправил обратно, начиная с Конрада Синезубого, еще несколько человек, точно так же отправлю и тебя.

Она вздрагивала от моих слов, с мукой поглядывала то на окно, то на дверь, но я сел так, чтобы загородить дорогу, а меч обнажил и держал на коленях.