Лев Гроссман - Земля волшебника

Квентин приоткрыл дверь, взяв ее на цепочку, и в дом тут же ворвалось что-то. Птица!

Пометавшись с полминуты по комнате, как все птицы, попавшие в замкнутое пространство, она уселась на люстру-спутник. Глаз ее продолжал вращаться, выискивая опасность со всех сторон. Птица похудела, и ее сильно поредевшие перья утратили глянец.

— Не убивайте меня! — взмолилась она.

Плам и Элиот вскочили, Элис не шелохнулась.

— Ты что здесь делаешь? — спросил Квентин. — Ты одна… один?

— Да, один!

— Почему мы должны тебе верить, засранец? — озлилась Плам. — Предатель. Может, это ты Пашкара убил? У него семья была, между прочим. Свернем ему шею, Квентин?

— Подождем еще. — Вряд ли это диверсия или ловушка: птица, похоже, труслива и не стала бы сама соваться во вражеский стан. — Ты следи за ним, Плам, а я посмотрю, нет ли там кого-то еще.

Ни перед домом, ни за домом, ни на крыше не обнаружилось ничего подозрительного. Может, он и правда один.

— Как я понимаю, это та самая птица, которая предложила вам работу, — сказал Элиот.

— Ну да, она. Так что тебе здесь понадобилось?

— У меня деньги кончились. Пытался нанять других магов, но без Лайонела не получается.

— Нет денег, нет и магов, — сказал Квентин. — Закон жизни. Шел бы ты отсюда, то есть летел.

— Я не приказывал Лайонелу убить Пашкара! Не знаю, зачем он убил. Я его сам боялся.

А они-то почему боялись эту несчастную птицу? Без Лайонела и прочих наемников она совсем не страшна.

— Вам придется помочь мне, — явно не собираясь улетать, заявила она.

— Ага, разбежались, — сказала Плам.

— Здешние птицы презирают меня. Я голоден. Клевал всякую дрянь на помойках.

— Мне все равно, что ты там клевал, — сказал Квентин. — У нас тут дела поважнее. Улетай, пока не выкинули.

Легко сказать… иди его сначала поймай.

— Пожалуйста, — продолжала умолять птица. — Он убьет меня!

— Кто?

Птица, не отвечая, обводила их взглядом. Квентин не испытывал к ней ни малейшей жалости.

— Она про Эмбера говорит.

Все, включая птицу, подскочили, услышав реплику Элис. Держалась она при этом совершенно бесстрастно, давая понять, что никакого эмоционального участия в этой драме не принимает.

— Что ты сказала?

— Это птица Эмбера. Встречала ее в зазеркалье. Тогда она тоже просила не убивать ее, и я почему-то не убила. Все, я пошла спать.

По старой ниффиновской привычке она попыталась пройти сквозь стену. Квентин дождался, когда проедет ползущий по улице грузовик, и спросил:

— Это правда? Тебя Эмбер послал?

— Пожалуйста. — Птица тряслась, растеряв всю свою былую надменность. — Он убьет меня.

— Не убьет, — заверила Плам. — Мы сделаем это раньше.

— Он послал меня за саквояжем. Лучше бы, конечно, кого-нибудь покрупнее, но ему нужен был тот, кто умеет летать и проникать в зазеркалье. Он дал мне денег и научил, как создать Лайонела.

— Зачем ему саквояж-то? Что он хотел получить — нож, тетрадку? То и другое?

— Не знаю! — провыла птица. — Я понятия не имел, что там внутри! Правда!

Она спорхнула с люстры, как подстреленный фазан, села на кофейный столик и разрыдалась. Более жалостных звуков Квентин еще не слышал.

В его изнуренном мозгу формировалось что-то, как кристалл в мутной взвеси. Он так долго имел дело с хаосом, что почти забыл, как выглядят стройные концепции, но одна из них, кажется, начинала у него вырисовываться.

— Так, погодите. Давайте порассуждаем. Руперт украл то, что лежало в саквояже, и Эмбер хочет это вернуть. С этой целью он посылает на Землю птицу, а птица вербует нас.

— Вещи в саквояже принадлежали Амберу, а не Эмберу, — подхватила нить Плам, — но они братья, поэтому имущество семейное, так сказать. Но зачем оно Эмберу?

— Ну как зачем. Классный ножик и чары, чтобы миры создавать, — кто ж откажется.

— Например, бог, — предположил Элиот. — Который и так уже владеет целым волшебным миром.

— В том и штука, что не владеет. — В голове Квентина разом зажегся свет. — Дни Филлори сочтены, и деваться Эмберу некуда. Ему нужны эти чары, чтобы создать новый мир! Он хочет бросить Филлори и начать все по новой!

Плам отнеслась скептически к его озарению.

— Да вдумайтесь же: все сходится! Он даже и не пытается спасти Филлори! Как крыса, не желающая идти ко дну вместе со своим кораблем.

— Смешанная метафора, — заметил Элиот. — Я понимаю, что Эмбера тебе любить не за что, но ты просто отъявленным трусом его выставляешь.

— Так он и есть трус.

— И потом, мир так нельзя создать, — вставила Плам. — Только что-то маленькое, страну или дом.

— Может, у бога это лучше получилось бы, чем у нас.

Плам задумчиво уставилась в потолок. Птица смотрела на них в полном отчаянии.

— Допустим, что это правда, но как же нам теперь быть? — сказал Элиот. — Очень уж она депрессивная, твоя версия. Еще одно доказательство, что выхода нет.

Да, Квентин, кажется, забежал немного вперед.

— Заклинание все еще у нас, — сказал он.

— Уничтожь его.

— Ну уж нет.

— Возьмем в заложники птицу, — предложил Элиот.

— Ой, да ладно. Плевать Эмберу на нее.

Птица не стала это оспаривать.

— Принудим Эмбера остаться и спасти Филлори. Он там бог, на минуточку. Ублюдок несчастный. Заклинание-то у нас.

— А может, он верно мыслит? — осторожно сказал Элиот. — Отдадим ему заклинание — пусть себе создаст новый мир и нас там поселит.

— Элиот…

— Знаю, но так было бы куда легче. — Элиот устало поднялся на ноги. — Хорошо: будем ругаться с богом. Хотелось бы послушать, как он в этом сознается. Скажет мне это в лицо.

— Я тоже пойду, — заявила Плам.

— Кто-то должен остаться с Элис, — возразил Квентин.

— Кто-то молодой и неопытный, — уточнил Элиот.

— Нет уж, не выйдет. С Синей Злюкой[27] сидеть не стану.

— Может, и Элис с нами пойдет? Глядишь, поможет. Элис! — крикнул Квентин, подойдя к лестнице. — Я поговорю с ней.

— Флаг тебе в руки.

— Есть один план. Дайте мне час, попробую.

— Я тоже могу помочь, — вызвалась птица.

Хорошая реакция и элемент неожиданности сработали в пользу Квентину. Он схватил птицу за горло, поднес к окну и выкинул вон.

Элис лежала на спине с открытыми глазами. Внизу ходили, разговаривали, кричали, но ее это не касалось. Она смотрела в потолок, чувствуя себя мраморной фигурой на собственной надгробной плите. Похороненной в собственном теле. Даже необходимость дышать выводила ее из терпения.

Не станет она потакать телу. Она ничего ему не должна. Постарается как можно меньше зависеть от его ощущений.