Наталия Касторф - Осторожно – Питер! – Свежераспечатанные тайны

Федя знал, что на чужбине надо бы поаккуратнее с деньгами. Нет, он не Чичиков, и трясти копейками не собирался. Тем более что "Мёртвые души" будут написаны четырьмя годами позже. Но что надо бы поосторожнее, знал отлично, ибо теория общеизвестная. Однако в Питере общеизвестные теории без надобности. Город никогда не жил чужим умом. Он всегда жил по законам Двери, и никакие правила, придуманные людьми, ему не указ.

Фёдор Достоевский рано лишился матери. Мать умерла, по странному совпадению, в возрасте его кумира, поэта Пушкина, причём, в один с ним год. Отец скончался двумя годами позже, так и не успев ничему научить сына, так что житейскую науку Федя постигал самостоятельно, да ещё в таком неудачном месте! Можете себе представить, что ему, 18-летнему приезжему, пришлось тогда пережить. Именно поэтому он с такой яростью сражался за права маленького человека.

Федины "бедные люди" обычные мазохисты, в свое время не желавшие покинуть Город.

Им нравилось стоять в дверном проёме, терпя пинки и унижения, теряя человеческий облик, доводя себя до крайней нищеты. А перед самым Фединым приездом им кто-то им шепнул, мол, едет Великий Сочувствующий. Они воспряли духом, вытянули из карманов замусоленные челобитные, которые у них давно никто не принимал, и стали размахать ими, как флагами. Затем обступили толпой, низко поклонились юноше, как батюшке-царю, вот он и размяк. Гнать их в шею надо было, а он книги про них сел писать, революцию задумал.

Выходит, правду говорят: если бы Пётр столицу не перенёс, то и революции бы не было. В благодушной Москве недовольных всегда было меньше.

Шесть лет в Питере для большинства приезжих крайний срок.

Можно, конечно, рискнуть и остаться подольше, но это уже с конфискацией. Да-да, не смейтесь, так и было написано в смертном приговоре, вынесенном Фёдору Достоевскому – "с конфискацией". Перед несостоявшейся, инсценированной казнью у него отобрали не только всё имущество, но и титул потомственного дворянина.

Тогда шёл десятый год его пребывания в Городе, срок сверхкритический.

Начав учёбу в Инженерном замке, 18-летний Федя не догадывался, что станет великим писателем. Но незнание не освобождает от ответственности. Его шестилетний отсчёт начался прямо со дня приезда. Отведенные Городом шесть лет Федя усердно учился на военного инженера. Годы эти пролетели быстро, и вот, наконец, пришёл момент, когда пора было и честь знать. Феде, как и всем приезжим, был дан вежливый Сигнал к отбытию. Царь лично обозвал его идиотом. Будучи сам неплохим инженером, царь-батюшка, всё тот же неугомонный вышибала Палкин, резко раскритиковал Федин проект, чем изменил ход не только русской, но и мировой литературы. Смертельно обиженный Федя подал в отставку, уволился в чине поручика.

А через пару месяцев уже сидел и строчил роман "Бедные люди". В нём он провёл читателя по самым мерзким, самым мрачным закоулкам Петербурга, ясно дав понять, кто на самом деле идиот и враг простого народа.

Не ограничившись литературными нападками на властьимущих, Федя подался в различные кружки, после чего, наконец, был арестован и приговорён к расстрелу.

Правда, как мы знаем, смертью для него это не кончилось. Царь пожалел бунтовщиков и прямо на эшафоте вынес другой приговор. Смертная казнь была заменена четырьмя годами каторги в Омской крепости с последующей службой рядовым в Семипалатинске.

Вернувшись в Город после десятилетнего отсутствия, возмужавший Фёдор, чисто инстинктивно, стал осторожничать – то за границу выедет проветриться, то в Старую Руссу за вдохновеньицем… К слову сказать, на стороне и писалось лучше, и думалось яснее…

Многие приезжие попались в сети Города, но не все. Мудрейший Николай Васильевич увернулся. Гоголь обладал невероятной интуицией. Он в первый же год в Санкт-Петербурге заподозрил неладное, а потому всё время выезжал. Кататься ему было не лень:

Германия, Рим, Швейцария, Париж, Москва, снова Италия, потом опять Германия и так далее. Умер он в Москве, в уютной обстановочке. Эта смерть случилась бы намного позже, кабы не одна добрая душа. Некто больно умный, ничтоже сумняшеся, вздумал отлучить его от Пушкина, заставил отречься от друга, который был больше, чем отец. Слабовольный "Гоголёк" повёлся на этот бред, но очень скоро осознал ошибку и с горя перестал принимать пищу. Умер. Тут следовало бы применить статью "доведение до самоубийства", но кто же станет…

В купеческой Москве или за её пределами, неважно где, уютный дом – основа основ.

Как утверждают англичане, даже крепость.

Дом и семья… Вокруг этого вечного понятия вертится вся жизнь. За право иметь уютный дом – желательно побогаче! – идёт извечная борьба с жизненными обстоятельствами. Даже если кто-то скажет, что может жить и в шалаше – не верьте.

Каждый втихаря надеется, что, помыкавшись по свету, покрутившись в жизненных водоворотах, натерпевшись ударов и всяческих трудностей, он, в конце концов, сможет окопаться где-нибудь в уютном уголке, созданном своими же трудами. И какой же это нормальной голове придет на ум мечтать о тихом пристанище в двери?

К этому ни один нормальный индивидуум не готов. Стремиться к этому никто не будет, ибо это – противоестественно.

Большая Дверь затягивает в Город не только сквозняком, ночными снами или запахами. Это упрощённый вариант для нерешительных, для тех, кто никак не может приехать впервые.

Для уже приехавших и разместившихся Город повсеместно расставляет красивые приманки. Говоря простым рыбацким языком, развешивает мормышки или блесну. Любой рыбак вам подтвердит, что мудрая и рассудительная рыба только полюбуется на эту сверкающую красоту, а червей поплывёт искать в другое место. Но где вы видели умную рыбу? В основном попадаются рыбы-дурёхи. Узрев непонятную блестящую хреновину, а под ней жирного червя, они всей стаей летят на добычу, а там – крючок.

Принимая своих любимчиков, мудрых кратковременных гостей, Город им крючков не подсовывает. Ради таких торжественных случаев он прячет острое оружие как можно глубже, почти на дно. Но лишь завидит чудака, вознамерившегося поселиться навсегда… Любой приезжий, возомнивший, что все эти дворцы строились под его приезд, а картины в музейных залах развешивались согласно его вкусу, рано или поздно отрезвляется и начинает удивлённо разводить руками. Мол, куда девались прелести, и откуда поналезла вся эта гадость, мешающая жить на новом месте!

Петербургу нельзя навязываться, он сам знает, кто ему нужен, для чего и на какое время. Схема до боли простая, через это прошли абсолютно все, кто пытался самовольно, не посоветовавшись с Городом, обосноваться на брегах Невы. Почти каждый из этих страдальцев поведает вам следующее: