Дженнифер Роберсон - Золотой ключ. Том 1

— Сюда… Ведра, смотри!

Сарио вновь схватил ее за руку и повлек к узкому чулану, способному вместить разве что ночной горшок да несколько швабр. Стенкой ему служила холщовая занавеска — разумеется, с искусным узором. Не успела Сааведра спросить “ну и что?”, как Сарио рывком отодвинул занавеску.

— Следуй за мной. И поосторожнее — ступеньки.

Действительно, ступеньки. Сарио был еще маловат, чтобы тащить спутницу, но он ее непрестанно дергал за предплечье. Раскрывать тайны он обожал не меньше, чем постигать искусство; за это его нельзя винить, считала Сааведра. Он — Одаренный. Такие, как он, — подлинные художники, огни, горящие ярче всех, — не терпят ничьего диктата. Даже муалимов.

«И конечно, муалимы это видят. Понимают, кто он и что он…»

Да, и видят, и понимают. Вот почему, наверное, они так строги к нему. Прикрывают колпаком лампаду, чтобы фитиль не сгорел слишком быстро.

"А у меня нет и малой толики этого дара”.

Да и откуда ему взяться, ведь она всего лишь женщина. Только мужчины бывают Одаренными. Хотя, конечно, у нее есть способности. Даже Сарио это признает — когда видит, что она сомневается в своем таланте.

Как много у них общего! Как прочно связаны они друг с другом! Даже сейчас.

— Ведра, сюда… — Он обогнул угол, сбежал по второй узкой лестнице и выпустил руку Сааведры — лишь на миг, чтобы поднять щеколду и толкнуть оштукатуренную, украшенную лепниной дверь. — Иди наверх! Давай, быстро, я запру дверь.

Она неохотно ступила в дверной проем.

— Сарио, но здесь темно.

— Два раза по четырнадцать ступенек. Считай, Ведра Иди, а то я решу, что ты кабесса бизила!

Она считала. Оступалась в потемках, но считала. Он, как и обещал, поднимался следом. Темноту оглушало его учащенное дыхание.

— Куда мы идем? Он цыкнул:

— Бассда! Услышат!

Все выше и выше. И вот позади два марша по четырнадцать ступенек, а впереди — чуланчик с косым потолком. Сарио нетерпеливо рванулся вперед и упал на живот.

— Сюда! Ложись!

Сааведра наткнулась на потолок. Осторожно провела по нему пальцами, почувствовала кирпичи. Опустилась на колени.

— Ничего не вижу…

Он поймал ее руку, дернул и прошептал скороговоркой:

— Да ложись ты, моронна! Бассда!

Сааведра легла на живот — точь-в-точь как ее поводырь. В такой тесноте лежать было ужасно неудобно, вдобавок каменный пол холодил тело сквозь тонкое полотно блузы и мешковатых штанов. Кожаные подметки летних сандалий царапнули кирпичную стену.

— Сарио, — произнесла она очень тихо, — что ты…

— Вот.

Он стиснул ее руку и потянул к бреши между полом и потолком. Шириной она почти не уступала тому чулану с занавеской.

— Ведра, подвинься поближе. Отсюда видна кречетта. Сейчас нижняя комната меньше интересовала Сааведру, чем та, в которой они находились. Странно, зачем понадобился чулан в таком труднодоступном месте, в самых недрах Палассо Грихальва?

— Для чего тут эта комната?

— Ведра, вопросы потом. А пока… — В его голосе появилось волнение. — Гляди: это Чиева до'Сангва!

В полной тишине Сарагоса Серрано ждал, когда на него обратят внимание.

— Ваша светлость, вы знаете, это правда. Разве я не говорил, что это правда?

Бальтран до'Веррада словно прикипел к окну. Стекло в волнах и разводах искажало очертания безупречно чистого внутреннего двора и ухоженных парков при Палассо Веррада — резиденции герцога. В разгар лета трава была изумрудно-зелена, цветы благоухали, ветки цитрусовых деревьев сгибались под тяжестью сочных и сладких плодов — дары этого сада ежеутренне украшали стол герцога. Но его разум был далек от умиротворенности — одолевали серьезные заботы.

«Матра эй Фильхо, молю тебя, всем сердцем молю послать здорового малыша и чтобы моя герцогиня осталась жива…»

Кончики пальцев — к губам, к сердцу. Пожалуй, он правильно сделал, вызвав Сарагосу. Надо отвлечься.

Бальтран до'Веррада осушил серебряный кубок, инкрустированный драгоценными каменьями. (Вино охлаждали в снегу, а снег возили с Монтес-Астраппас — горной гряды, что отделяла “благословенную Тайра-Вирте” от страны надменных гхийасцев.) Затем полуобернулся, давая понять фатоватому иллюстратору, что знает о его присутствии. Слегка повернул голову и увидел молодого Серрано во всей красе: костюм вызывающего покроя, мятежные тона и вдобавок нечто невиданное на голове.

Герцог так и не повернулся лицом к Сарагосе — рановато оказывать ему такую почесть, чего доброго, еще сильнее возгордится.

— Что это, новая шляпа? “Вот так. Указать петушку на его шесток”. Сарагоса поспешил сорвать с головы малиновый бархатный блин с пышным плюмажем.

— Это мелочь, ваша светлость. Не стоит обращать внимание. До'Веррада ухмыльнулся.

— Дорогая мелочь, не правда ли?

«Кичливость, опять эта кичливость…»

Он глотнул еще вина — бодрящего, как весна, светлого. Конечно, это Лакта до'Матра, его любимый летний сорт; кстати, его предпочитает большинство тайра-виртских экспортеров вина.

«Надо посоветоваться с Верховным виноградарем насчет сезонных цен на перевозки…»

— Ваша светлость, я польщен вашим великодушным признанием моего таланта. И раз уж речь зашла о таланте, ваша светлость…

До'Веррада решил отмести вежливые околичности: если подсчитать, сколько он их услышал за всю жизнь от придворных, голова кругом пойдет.

— По-твоему, я должен отменить герцогскую охранную грамоту для семьи Грихальва?

Серрано заговорил с пылом, выдающим боязнь:

— Да, ваша светлость, я верю, это будет только справедливо… Учитывая, что они собой представляют.

— Хм… Странно, Сарагоса. Не пойму, почему тебя так волнует судьба каких-то рядовых копиистов. Я осведомлен, что ты не желаешь признавать за ними подлинного таланта. Но ведь они много лет верой и правдой служили Тайра-Вирте и герцогам, потому-то мой прадед и пожаловал им охранную грамоту. И положа руку на сердце, даже Серрано должны быть благодарны им: Чем бы вы занимались, не будь у вас бумаги, холста и красок, — всего того, что создают Грихальва? Так и рисовали бы фрески углем на стенах новых домов, мокрых от крестьянской мочи?

Он позволил себе улыбку, а Сарагоса стал белее Благословенного Молока Матры; талант нынешнего Верховного иллюстратора действительно впервые проявился на задворках Мейа-Суэрты.

— Сарагоса, они в равной мере служат искусству и герцогству. Они знают свое место и довольствуются им.

— Они слишком высоко метят, ваша светлость. И чтобы добиться своего, не погнушаются даже темным колдовством. Только теперь герцог повернулся к нему лицом.