Кэролайн Черри - Буревестники

Джерик свалился перед домом, на вершине холма. Он думал, что Гончий хочет остановить его именно там. Это место он наметил себе издалека и дал себе слово дойти до него. Гончий может теперь затоптать его здесь, если захочет. Он уже перестал вникать в мотивы поведения Гончего и только смотрел на него глазами, которые заливал пот. Гончий спокойно проехал мимо на лошади без поводьев и не причинил ему никакого вреда. Лейсия подошла к нему, попыталась поднять его и успокоить.

— Уйди, — сказал он.

— Лейсия.

В этот момент появилась хозяйка. Она стояла рядом с домом, в тени рам для рыбачьих сетей. Джерик поднял голову и посмотрел сначала на нее, а потом на Лейсию.

— Иди к ней. Понимаешь? Иди сейчас к ней. Только сейчас.

Нежная рука соскользнула с его плеча. Лейсия пошла к дому. Он снова поднял голову и проводил ее глазами, пока она не исчезла в хижине. Колдунья пошла следом.

Затем он повернулся на спину и стал смотреть в небо, пока его не заслонила черная фигура Гончей.

Джерик спокойно и рассудительно выругал его и перекатился на живот, чтобы встать. Не успел он встать на одно колено, как Гончая схватил его за шиворот и за руку и грубо потащил куда-то.

Перед домом Хассал выпустил его и вошел внутрь.

Джерик, задыхаясь, постоял с минуту, а потом, хромая, сделал несколько шажков к штабелю дров. Пони, стоя в загоне, недобро смотрел на него.

Идти теперь было некуда. Не было надежды украсть лошадь. Не было надежды даже пройти сотню шагов по берегу: Хассал опять нападет на него и искалечит. Ему хотелось пойти к морю и обмыть соленой водой синяки и царапины, но дул холодный ветер, а до воды был неблизкий путь. Ему хотелось тепла, тепла очага, дружеского тепла, тепла родного дома. Осознание такого тепла давало ему прикосновение девочки. Только она была там, с ними, с Ведьмой и Гончей. Одним богам известно, что они с ней сделают, с какой целью держат ее, он же бессилен был помочь ей, да и себе тоже.

Гончая предоставил ему свободу, демонстрируя тем самым свое к нему презрение. Он знал, что это так, и Гончая знал, что он знал. Он остался таким же пленным, как и раньше. А может, и того хуже. Во всяком случае, сейчас он сам так о себе думал.

Он ударил кулаком по полену и пошел к забору, положил на него руки и уставился на пони.

Тоже пленный. Они оба пленные. Один в загоне, потому что ничего не понимает. Другой — снаружи, потому что понял свое положение.

Но колдунья, управлявшая пони, влияла только на Лейсию. Зачем ей понадобилось останавливать пони и ребенка, а не виновного человека?

Разве она не могла?

Разве не могла она набросить на него сеть и забрать то, что ей нужно, и безо всяких мучений? Если она могла…

Может, есть какая-то разница в мозгу ребенка и мозгу мужчины? Или существует какой-то предел, и ведьме труднее справиться со взрослым человеком?

Если это было так, возможно ли было вообще освободить девочку, если колдунья имеет на нее такое влияние?

Прислонясь спиной и затылком к ограде загона, Джерик сидел, страдая от боли в ноге. Уж не сломаны ли у него кости, думал он, и страшился перелома. Башмак с больной ноги он попытался, скрипя зубами, снять другой ногой. В глазах потемнело. Башмак начал поддаваться. В конце концов ему это удалось. Он старался пошевелить пальцами, отчего щиколотку прожгло молниями. Шевелятся ли пальцы, он так и не понял. Прислонившись опять затылком к ограде, он сидел, смертельно напуганный. С тех пор как не стало его лорда, он уже многое перепробовал. Слишком многое. А Хассал, думал он, не упустит случая отомстить ему, как бы ни относилась к этому колдунья.

Наконец Гончая вышел из дома и остановился, посмотрев на него, и хотя Джерик не шевельнулся, все мускулы его напряглись. Этот факт он не стал скрывать, не стал прятать и страх, отразившийся на лице. Если Гончая собирается отплатить ему за удар, то пусть поступает, как хочет. «Не будь дураком, — говорил себе Джерик. — Будь что будет. Старайся остаться в живых».

Гончий поманил его. Джерик стянул другой башмак, раз уж не мог надеть первый. Потом с трудом поднялся на ноги. Они стояли лицом друг к другу, если можно так сказать о нем рядом с человеком, равным по габаритам Хассалу. Гончая сделал движение, Джерик вздрогнул. Хассал торжественно положил руку ему на спину пониже шеи и тихонько похлопал, а затем схватил за руку.

Гончая потащил его мимо хижины. Джерик плелся, спотыкаясь и хромая, вниз по склону, по направлению к лодке. Там, возле сетей, Хассал посадил его, не привязав на сей раз. Потом отошел к лодке, снял рубашку, взял струг, валявшийся под чурбаком, и приступил к своей работе.

Джерик, прислонившись затылком к столбу, осторожно дышал, пока боль не отпустила и сердце не перестало бешено колотиться, и земля не перестала шататься под ним. Из-под полуприкрытых век он наблюдал за Хассалом.

«В следующий раз, — думал он, глядя на завитки, вылетавшие из-под металлического лезвия, — в следующий раз я сделаю это здесь… Пусть он даст мне работу. Рыбачья лодка. Господи, что за безумный каприз движет им? Что случилось с лодкой? Зачем она им? Ведь у колдеров полно судов, зачем им эта старая калоша?»

Все вокруг, казалось, сошли с ума, а больше всех — хозяйка и Гончая. А он? Он всего лишь прохожий, пойманный в ловушку в этом месте, самом сумасшедшем месте гибнущего мира, мира, где зло ценится намного больше добра, а боги не желают восстанавливать справедливость.

Богохульство опасно мертвому человеку. Он не хотел об этом думать. Он не знал, как удавалось колдерам побеждать, и был ли какой-нибудь из всего этого выход. Видимо, он так и умрет, не узнав этого. Никто из Палтендейла этого не узнает.

Солнце передвигалось по небу, и тень покинула место, на котором сидел Джерик. Солнце стало припекать, и по бокам его заструился пот, разъедая порезы. Но все это не могло сравниться с болью в распухшей ноге, в растянутых мышцах и содранной коже. Кроме того, он хотел пить. И колени, и локти его болели, когда он задевал ими землю. Он старался вообще не шевелиться. Он думал, что Хассал ждет от него извинений.

Хассал вытер лоб и отправился вверх по склону, к дому, будто ему не надо было сторожить пленного. Он пошел пить. Джерик высунулся из-за столба и, увидев, что Хассал подошел к бочонку с водой, снова принял прежнюю позу. Теперь он смотрел на остро наточенный струг и молоток, лежавшие возле лодки.

Он смотрел на них и думал, что Хассал не грубое животное, за которое он его поначалу принял. Он подозревал, что Хассал с умыслом оставил его рядом с инструментами. Гончая прекрасно понимает, что ему, охромевшему, уже ничего не сделать, и Хассал сейчас только потешается над ним.