Сергей Лифанов - Приют изгоев

Батен с полминуты полежал, осматриваясь и прислушиваясь к себе. Судя по ощущениям, с ним все было в порядке. Решив убедиться в этом, Батен откинул одно из прикрывающих его одеял и не успел приподняться, как случилось нечто страшное.

По пещерке пронесся порыв ветра, всколыхнувший пламя непонятной лампы, по стенам взметнулись тени, и Батен с ужасом увидел перед собой жуткую мохнатую морду с огромными горящими глазами, оскаленной раскрытой пастью, усеянной огромными желтыми зубами, блестящими от выступившей на них слюны. Батен выставил навстречу дьявольскому отродью руку, в которую тут же с огромной силой вцепились мощные черно-кожистые пальцы с когтями, не менее страшными, чем клыки. Его швырнуло на травяной пол и с силой придавило массивным мощным телом вскочившего на него верхом чудовища. Оно страшно, сипло зашипело, так что у Батена заложило уши, и распростерло над своей беспомощной жертвой огромные перепончатые крылья…

«Неужели это рыбоед? — отстраненно подумал Батен. — Тогда почему инвалид говорил, что у них нет крыльев?»

Все кончилось также неожиданно, как началось.

— Тхор, фу! — рявкнул кто-то, и жуткое видение исчезло. Сложились закрывавшие свет крылья, скрылись за сомкнувшимися вывернутыми наружу черными губами страшные зубы, горящие глаза погасли, ослабла сковывающая движения хватка, и Батен почувствовал легкость — дьявольское отродье, кем бы оно ни было, спрыгнуло с него и, оставив несостоявшуюся свою жертву в покое, неуклюже, но довольно споро засеменило к выходу из пещеры, где стоял окликнувший его человек.

Самый обыкновенный человек, только в странной одежде. Батен не видел ничего подобного. Стоящий на пороге пещеры неопределенного возраста светловолосый мужчина был высок и худощав — пятно сумрака из входа в пещеру за его спиной едва достигало его плеч. И силуэт его выделялся на этом фоне темным контуром, потому что одет он был, скорее даже — затянут, в черную кожу; Батен не удивился бы, если б кожа эта была сродни коже чуть не прикончившего его дьявола. (Позже он узнал, что так оно и было. Разведчики-кромники одевались в комбинезоны из кожи тех самых летучих обезьян — малп — которые были их непременными и верными спутниками и помощниками во всех их путешествиях. Правда, это были дикие их сородичи, которых называли хайрами.) Только в отличие от кожи животного одежда человека была часто простегана какими-то яркими, блестящими в свете успокоившейся лампы нитями. Стройность высокой фигуры несколько портили словно разбухшие в суставах члены и громоздкие, тяжелые даже на вид башмаки из серой кожи, очень похожей на шагрень, с блестящими металлическими ободами понизу.

Однако сам мужчина не считал, по всей вероятности, свою одежду и обувь неудобной или тяжелой. Он двигался в ней весьма ловко и совсем не скованно.

— Тхор, ах ты ублюдочное отродье летучей мыши, — грозно, но, как показалось Батену, с притаенной нежностью, вновь взревел пришелец. — Кто тебе велел вылезать из своего угла без спросу? Пшел на место!.. — И он сопроводил свой приказ приличной затрещиной; и снова Батену показалось, что это была не столько затрещина, сколько потрепывание животного по затылку — словно хозяин треплет по загривку свою любимую собаку, ласково, хоть и грубовато поощряя ее.

Так оно скорее всего и было. Животное повело себя совершенно по-собачьи: что-то гулко проворчав в ответ на упрек хозяина, оно все так же неуклюже-грациозно проследовало в дальний угол и, напоследок сверкнув на Батена укоризненным глазом, уселось там, прикрывшись своими огромными крыльями, вновь превратившись в шалашик, за который его и принял Батен поначалу.

Вошедший повернулся к все еще валяющемуся на полу Батену.

— Что, перетрусил? — спросил он со снисходительной жесткой ухмылкой. — Небось уже с жизнью распрощался? Хорошо, что Волантис с тебя штаны стащил, а то снова от дерьма отстирывать пришлось бы. Не мокро тебе?

В голосе говорившего теплоты и участия было гораздо меньше, чем прежде. Батен не успел сообразить, что ответить, как от входа раздался другой голос:

— Брось, Мергус, откуда парню знать, что Тхор без твоего приказа комара не съест? Он, поди, и живую малпу-то никогда не видел. Разве какие-нибудь страшные сказки, что у них там наверху сочиняют, слыхал. Правду я говорю, утопленник?

На пороге стоял еще один человек, выглядевший не менее экзотичнее первого, хотя совсем по-другому. Это был самый настоящий мужик — здоровенный, наголо выбритый, зато с огромными волосатыми ручищами, по локоть выглядывающими из широких рукавов белой, просто-таки белоснежной рубахи до колен. И рубаха эта была из чистого шелка! Вторая такая же рубаха маячила у него за спиной.

Чудеса продолжались. В Империи сверхпрочный морской шелк ценился куда больше обыкновенного и стоил намного дороже золота.

— Подвинься-ка, Волантис, — раздалось оттуда, и в пещеру вошел второй мужик, почти точная копия первого.

Все трое уставились на сидящего голым задом на и вправду повлажневшей под ним траве Батен. «Слава Небесам, хоть не обгадился», — мелькнуло в голове, и Батен, неловко поднявшись, шагнул в сторону, на сухое.,

Все молчали. Батену было неприятно стоять голым перед тремя хоть и странно, но все же одетыми мужчинами, и не зная, что предпринять, он неуверенно улыбнулся и произнес:

— Добрый день.

Тот кого назвали Мергусом, снова мрачно усмехнулся, Волантис засмеялся и поправил: «Тогда уж вечер», а безымянный его напарник — или кем он там был — сказал:

— Для тебя, парень, день и вправду выдался добрый. Если бы мы как раз не собрались поменять мешки, захлебнулся бы ты в солдатском дерьме. Как это тебя угораздило в очко провалиться? Это ж хорошо постараться надо! И вроде и не пьян ты. Никак помог кто?

— Помог, — ответил Батен, помрачнев.

— Ну что ты к нему пристал, Грус, — вступился Волантис. — Вот и чай уже закипает, разливай давай. А ты, парень, не стой голышом, тут не баня. Простынешь еще, — обратился он к Батену. — Твое уж, поди, просохло. Сейчас принесу. А ты поостерегись пока что выходить, с непривычки еверзнешься еще. Тогда зачем тебя было из мешка вылавливать и говно из тебя выкачивать?

— А и так незачем было, — пробурчал словно бы про себя Мергус.

Но Батен услышал.

Одежда оказалась чуть сыроватой, но Батен все равно по чувствовал себя в ней более спокойно. За чаем, как назвали то странное пойло, состоящее из незнакомых Батену трав, которым его напоили спасители, они рассказали ему, как все произошло.

Оказалось, что Волантис и Грус были не кем иным, как простыми золотарями, собирающими вываливающееся из солдатского клозета дерьмо для удобрения им находящегося несколькими сотнями ярдов ниже поселка поморников — или таласар, как они сами себя называли. «Хоть какая-то от вас польза, кроме вреда», — беззлобно прокомментировал Волантис. Так вот, только они прибыли сегодня, чтобы поменять полный мешок дерьма на новый, как прямо на их глазах вместо очередной порции ожидаемого по желобу скатился живой человек. Что он именно живой, а не покойник, как порой бывало уже, они поняли по тому, как скользивший по дерьмяному желобу махал руками, тщетно пытаясь хоть за что-то уцепиться, и по произносимым им словам; ничего подобного Батен не мог припомнить. Когда неожиданный подарок сверху скрылся в горловине мешка, среди золотарей возникла короткая дискуссия: спасать сверзнувшегося сверху производителя удобрений — живой все-таки (пока) человек — или пусть будет, как будет: дерьмо к дерьму. В результате возобладала первая точка зрения, и уже переставшего барахтаться Батена выволокли из накопителя, провели с ним все причитающиеся процедуры, а когда он более или менее задышал, оттащили сюда, в служащую для отдыха и еды пещерку, предварительно, само собой, раздев и отмыв в небольшом проточном прудике неподалеку, чтобы не портить аппетит себе и Мергусу, который тоже остановился здесь на ночлег.