Сергей Пономаренко - Ведьмин подарок

— С одной стороны, это не так, но с другой стороны, если посмотреть на это глазами моих родителей… — начал он, но не успел закончить фразу, как все суши из моей тарелки вместе с соусом перекочевало на его брюки.

Это значило, что ОН НЕ ПРАВ и у меня нет сил словами доказывать его неправоту. Его слова ранили меня в сердце, а такая рана для любви смертельна.

— Настоящая провинциалка! Жлобиха! — зашипел он с ненавистью, и его взгляд был полон презрения.

Лучше бы он выругался или даже ударил меня. Любовь порождает сильные эмоции, порой они не подвластны разуму. Но презрение в его взгляде было подобно змее, прятавшейся в траве и только сейчас показавшейся оттуда. Презрение страшнее безразличия. На чье угодно презрение и безразличие мне плевать с высокой колокольни, но только не на ЕГО. Мне стало до боли ясно, что он полностью разделяет взгляды своих родителей в отношении меня. Он как высшее существо снисходит к низшему (это я!) только из-за моего тела. Символично, что наши отношения, начавшись с суши, им же и закончились. Не знаю, чем он привязал меня к себе, но я до сих пор люблю его и поэтому… ненавижу! В школе спорт — легкая атлетика — заменил мне многие девчачьи увлечения, в том числе и интерес к сочинительству стихов. Я любила Цветаеву, Ахматову, Пастернака, Ахмадуллину, но сама не тяготела к написанию стихов, а после разрыва с Егором слова сами собой собирались в стихотворные строки и выплескивались на бумагу. Сомневаясь в их художественной ценности, я только Марте, единственному человеку, посвященному в мои отношения с Егором, показывала плоды своего сочинительства. Та улыбалась, Хвалила стихи, но я понимала, что моя добрейшая подруга иного и не могла сказать. Егор старался попадаться мне на глаза и просил о встрече, но я категорически отказывала ему, а ночью страдала от желания его увидеть и обливала подушку слезами.

Назначь свидание — во сне,Я прибегу, я прилечу.Луна — мой лучший друг, и Сон,Но ты не снишься мне…Назначь свидание во сне.

Месяц назад Егор перешел в другую газету, и я вздохнула с облегчением: не надо было больше напрягаться, принимать безразличный вид при случайных встречах с ним в коридоре. С глаз долой — из сердца вон! Но теперь воспоминания вновь накрыли меня, и стало так горько на душе! Мне не хватало сил вырвать свои чувства с корнями, заглушить мою боль.

Несмотря на неурядицы в личной жизни, я не собираюсь нести крест несчастной и обиженной. Будущее в руках человека, и в каком цвете он его видит, таким оно и приходит. Грядущее, еще недавно мрачное, назавтра уже не ужасало. Я прогнала прочь мысли о Егоре — пройдет время, и я излечусь. Моей спасительной молитвой в самый Тяжелый период стали слова: «Мы больше никогда не увидимся. Он не будет сжимать мои холодные ладони в своих — горячих. Он не будет смотреть так, что можно лопнуть от счастья. Он не будет называть меня „любимая“. И даже „милая“ не будет. И самое главное: он не любил, не любит и не будет любить. Никого. Кроме себя».

Два года назад я поселилась у Ларисы Сигизмундовны. По непонятным для меня причинам старая женщина прикипела ко мне душой и расстроилась, когда я покинула ее, сняв отдельную однокомнатную квартиру. Неоднократно Лариса Сигизмундовна просила меня вернуться, но уже не в качестве квартирантки, а, как она по-старинному выражалась, «компаньонки». Однажды она даже сказалз нелепую вещь, что, когда ей было шестнадцать лет, я спасла ей жизнь. Мне тогда стало смешно и грустно — видимо, столетний возраст все более давал о себе знать, раз этой очень умной и сильной женщине грезится такое.

Я немного побаивалась старуху, несмотря на ее доброе отношение ко мне. А все дело в том, что Лариса Сигизмундовна была потомственной ведьмой. Этот дар и силу она получила от своей бабушки в тринадцать лет, и с тех пор магия постоянно присутствовала в ее жизни. В последнее время тема ведьм стала очень популярной: газеты пестрят рекламой услуг белых и черных ведьм, колдунов, предлагающих привороты, зелье, предсказания будущего — весь магический ассортимент. Лариса Сигизмундовна явно была не «белой» ведьмой, но и не полностью «черной», скорее что-то среднее — «серая».

Вечерами после работы я изредка навещала ее, и мы вели долгие беседы за чаем. Лариса Сигизмундовна, несмотря на свой возраст, сохранила прекрасную память и хорошо ориентировалась в современном мире, хотя ее душа, похоже, осталась в начале двадцатого века. После разрыва с Егором мои визиты к старушке участились, мне так хотелось попросить се бросить на своих чудесных картах на мою судьбу, но я сдерживалась, откладывая просьбу на неопределенное будущее, а теперь это стало невозможным.

Когда я уезжала от Ларисы Сигизмундовны, она настояла, чтобы я оставила у себя ключ от ее квартиры, под предлогом, что я иногда буду покупать и приносить ей продукты, но так ни разу и не обратилась ко мне с подобной просьбой. Иногда я проявляла инициативу, приносила ей фрукты, овощи, другие продукты, и она, несмотря на мои возражения, с точностью до копейки рассчитывалась со мной. Мои хитрости — мол, это мне передали из дому и денег за это брать не могу — старая женщина разоблачала вмиг и за все платила.

После меня Лариса Сигизмундовна несколько раз брала к себе студенток, но те долго не задержи вались — характер у старухи был непростой… Я подозреваю, что она сдавала комнату не из-за денет, а с иной, не известной мне целью. Почему старуха выделила меня среди всех квартиранток, мне до сих пор непонятно. Странным было и то, что Лариса Сигизмундовна завешала квартиру мне, а не родному внуку.

В беседах она никогда не вспоминала о внуке, частенько подчеркивала, что на белом свете осталась совершенно одна. Очевидно, у них сложились непростые родственные отношения.

— Итак, провинциалка неожиданно для себя стала столичной штучкой, — прокомментировала я свое нынешнее положение.

Полученная в дар квартира меня обрадовала, особенно если учесть мое теперешнее безработное состояние. Я решила не затягивать с переездом из арендованной квартиры.

Глава 3

Тем же вечером я переступила порог квартиры покойной Ларисы Сигизмундовны. Не скажу, что у меня в душе при этом играли фанфары, скорее кошки скребли, на сердце было тяжело.

«Глупая, возрадуйся обретенному собственному жилью, которое тебе и в фантастическом сне не снилось!» — настраивала я себя, но поправить настроение не получалось.

Квартира Ларисы Сигизмундовны в старинном четырехэтажном доме мне и в прежние времена не добавляла оптимизма: окна, постоянно прикрытые плотными, непроницаемыми для дневного света шторами, и тусклый электрический свет от маломощных лампочек, не позволяющщий читать.