Макс Крест - Несущий свет

Ведь огни видели повсюду, и упасть они могли и в города, прямо на людей. Они так же могли быть живыми. С ума можно сойти!

Солнце почти село, когда отец Филип проснулся. И первое, что ему подумалось, что всё случившееся — сон. Но в этом он быстро разуверился: сутана была по-прежнему грязной, а кости с ушибленной стороны до сих пор болели, пожалуй, даже сильнее, чем утром. Прибавилась тянущая боль в спине — ангел-то далеко не воздушно лёгкий.

Ангел! Что он делает сейчас?

Отец Филип вскочил и понёсся в свой домик, открыл дверь — ангел продолжал спать. Обгорелые крылья так и валялись по комнате, меч по-прежнему был сжат в руке. Дышал мерно, иногда даже посапывал — прямо как человек. Священник счёл необходимым умыться и переодеться. После этого он пошёл в приход и долго молил Бога об ответах на его вопросы, просил дать понять, что сие значит.

Вышел он уже затемно и пошёл в свой домик. Но тут понял, что что-то не так, остановился и поднял взгляд в небо — в иссиня-чёрной высоте горели привычные звёзды, облака плыли мимо убывающего месяца. Никаких признаков недавних событий.

Ночные птицы пели, ветер веял, шумели листья — всё в порядке. Неужели всё закончилось? А если закончилось, то означать это может только одно — завтра стоит ждать всё Славошовице на утреннюю молитву. Однозначно же кто-нибудь следил за тем, что происходило в небе. Какой-нибудь неуёмный Рахел лесоруб с его во всё верящим другом Ондреем. Вечные спорщики священника никогда не слушали, вообще удивительно, что на вторую ночь молились вместе со всеми. Откуда только слова знают?

Допустим, никто не видел страшную вспышку вчера, хотя вряд ли — столь яркий всполох был бы виден и с закрытыми окнами, что говорить о ветхих домах селян. Их, поди-ка, насквозь просветило! И можно допустить, что после вспышки пусть не все, но многие выскочили на улицу.

И видели падение огня, точнее ангела, за приход. А стало быть, священник, скорее всего, в ведении и могут быть вопросы. И что им ответить?

А правду если? Нельзя! Будет хаос…

А если недосказать её? Не упомянуть про ангела и своё присутствие непосредственно на месте падения. Защитить тем самым ангела от возможных посягательств. Мало ли, что людям от такой новости в головы взбредёт? А ведь и с ангелом надо что-то придумать, не прятать же его постоянно в домике от глаз людских.

Отец Филип остановился. Затем вернулся на скамью и надолго задумался. Было о чём! На востоке начало светать, когда отец Филип всё же решил немного поспать. Он лёг на скамье в приходе и почти сразу уснул. Проспать он не боялся, ещё с семинарии было привито, если не сказать грубее — вбито время пробуждения, и усталость и недосыпание роли не играли.

Проснувшись, он вновь посетил спящего до сих пор ангела. Поза за ночь немного изменилась, но всё почти осталось как есть. Интересно, а крылья восстановятся? Эта мысль засела в нём чуть ли не с первого момента. Какой же ангел, если без крыльев?

Отец Филип отзвонил в колокол, как делал каждое утро. Исключением было вчерашнее — во время, отведённое колокольному звону, он следил за тем, как в парящей земле, у догорающего дуба, корчился от боли ангел…

Ангел не очнулся от звона — это хорошо. Не придётся гнать людей от храма, придумав какой-нибудь благовидный предлог, только бы они его не заметили. Народ собрался, но лениво и не слишком-то много. Как выяснил священник, люди следовали его совету, и никто не знал, что этой ночью небо было обычным небом. Просто небом.

Надо рассказать людям хотя бы об этом. Или обождать? Да — пожалуй. Чтобы не оказаться в глупом положении, лучше подстраховаться и понаблюдать за небом ещё несколько ночей. А уж потом возвестить на воскресной службе.

А что делать с ангелом? Быть может, хотя бы смыть с него кровь и землю? Спит он, видимо, достаточно крепко, чтобы не разбудить его случайно. А если проснётся? Что он подумает, хотя есть надежда, что он поймёт всё правильно. Ведь сырая ветошь явно не напоминает нечто агрессивное?

Что же… рискнём.

— Да говорю же — сегодня небо было как небо. Ни огней, ни вспышек.

— И как же это ты увидел? Всем же велено было сидеть по домам и молиться, а после спать! Или ты веления отца Филипа ослушался?

— Да ничего я не ослушался!

— А как тогда узнал? Если узнал вообще…

— Если думаешь, что я вру — то так и скажи! Нечего вилять, как кот хвостом.

— А я не виляю. Не виляю!

— А что ты делаешь?

— Я знать хочу — как это ты умудрился увидеть небо, коли веление отца Филипа выполнил?

— А вот видел и всё тут. Какая тебе разница?

— Вот сейчас всё ему расскажу! Что ты его веление нарушаешь — на небо пялишься, страх в сердце впускаешь и тем самым всё Славошовице подвергаешь опасности. Вон у него дверь приоткрыта в доме — всё скажу!

— Ну и…

Дверь вылетела с петлями вместе. Сразу следом за дверью вылетел священник. В доме раздался грохот, похоже, там кто-то разом перевернул всё, что было — стол, стул, лежанку. Раздалось очень громкое, хриплое, частое дыхание.

Остолбенев, Ондрей с Рахелом даже моргать перестали — настолько неожиданно всё случилось. Сама ситуация казалась невероятной.

Из дома послышался лязгающий металлический звук, рычащий выдох, за ним непонятный хруст и крик. Да такой неистовый крик, что ноги у случайных свидетелей задрожали. В доме кого-то убивали — точно.

Ноги дрожали и, как назло, приросли к земле, став такими тяжёлыми, что сойти с места не представлялось возможным. Рахел свой топор бросил и зажал руками рот. Ондрей стоял со своим наизготовку, но по глазам было видно, что топор он тоже бросит при первой возможности.

Снова послышался грохот внутри домика, снова вздох и… хруст, смешиваемый с неистовым криком боли. О пол в доме ударилось что-то металлическое. Послышалось ещё что-то невнятное. Хрипящее дыхание было слышно так отчётливо, что лесорубы его прямо-таки ощущали.

Тут наступила тишина.

Тишина была настолько громкой, что в ней утонули птичьи голоса и звуки, доносимые с полей и пастбища — они были пусть далеки, но обычно здесь у озера их было слышно прекрасно.

И тут грянул «гром» — Рахел и Ондрей услышали звук шагов. Один, второй…

Третий.

У священника был очень скромный домик, и пересечь его от стены до стены можно было за семь-восемь шагов. Под звуком каждого следующего шага половые доски скрипели всё надрывнее, всё ближе.

Четвёртый.

Ондрей услыхал позади себя странное шуршание и, испугавшись, обернулся — его друг Рахел улепётывал по траве с невероятной прытью. Руки ото рта он так и не отпустил.