Олег Говда - Возвращение

— И никак иначе, — согласился я. — Только знаешь, дядь… тьфу, Ярополк. Скажи-ка ты всем, чтоб не тревожили меня сегодня. Добро? Хочу в тишине побыть. А надо будет чего, Листица поможет.

— Тоже верно, — отнесся с пониманием к моей просьбе староста. — В войске человек никогда не остается один. Всегда кто-то рядом. Товарищи или командиры. А у десятника и хлопот в разы больше. Тем более — у старшины «барсов». Отдыхай, Владислав Твердилыч, я прослежу, чтоб не беспокоили. Да и Листица, как овдовела, тоже наловчилась: любого мигом за порог выпроводит. Глянь, как насупилась! Того гляди, меня самого сейчас прогонит.

— А и в самом деле, — отозвалась моя хозяюшка предельно медовым голоском. — Шли бы вы себе, дядька Ярополк. Дел у вас других нет, как человеку голову морочить? Неужто не видите: Владислав Твердилыч с устатку сам не свой. За весь разговор и десяти слов кряду не сказал. А вы тараторите и тараторите без умолка. Глухую бабку Немигу и ту заговорили бы до изумления.

— О, а я что сказал! — восхитился староста, поднимаясь с лавки. — Видишь, Влад, такая женка никому ни хозяина, ни свое хозяйство в обиду не даст. Добро, добро… Не хмурься. Ишь, чего не так, сразу за ухват!.. Как будто в доме полегче вещей не найдется. Тот же веник, к примеру? Ха-ха-ха… — добродушно поддел Листицу Титыч. — Я рад, что и мы, и вы столковались. Вот только обувку твою, Владислав Твердилыч, я возьму с собой. Криворукий какой-то сапожник подковки прилаживал. Как только выдержали такой путь?

Проговорив все это, он подхватил мои сапоги и проковылял к выходу. Едва дождавшись, пока дверь за старостой закроется, Листица шагнула ближе.

— Обед млеет, Владислав Твердилыч. Подать кваску испить, или чего другого желаете?

Она по-женски лукаво и зазывно улыбалась, но при этом изумрудные глаза молодой вдовушки глядели на меня снизу вверх с робкой надеждой и как бы недоверием: «неужто все это взаправду?» И я не смог устоять перед ее вызревшей красотой. Да, собственно, и не собирался. Кто отвергает мелкие радости — тот и большего не достоин…

Феерично! Тайфун! Цунами! Да, идите вы все прямиком на… Зигмунда Фрейда — раскрепощенные, сексуально-революционные, изучавшие «кому с утра» и прочие непотребства, равноправные и целеустремленные, — в борьбе за правое дело феминизма перенявшие от мужчин самые худшие привычки, попутно умудрившись при этом растерять большую часть исконно женского начала.

Вихрь, омут нежности и ласки поглотил, захлестнул, накрыл меня с головой, и уже нельзя было разобрать: где верх, а где другая часть мира, и оставалось только надеяться, что спасительного дна удастся достичь раньше, чем разорвется сердце или закончится воздух. А там, оттолкнувшись ногами от спасительной тверди, мощно и сильно выгребать вперед и вверх: к свету, к солнцу. Но чем глубже я погружался, тем отчетливее понимал, что страсть Листицы бесконечна. И только когда казалось, что прямо сейчас я умру, изумрудная бездна, застонав и жалобно всхлипнув, разомкнула объятия, позволив мне отчаянным усилием выскользнуть на поверхность…

А в следующее мгновение я оказался стоящим на знакомом островке, приобретенном во сне в личное пользование, возле жарко горящего костра. Совершенно голый и мокрый. И, по-видимому, именно для того, чтоб уберечь меня от конфуза, весь прочий мир занавесился плотными клубами молочно-белого тумана… Неприятного, надо отметить, тумана. Глядящего в спину сквозь окуляр прицела. Будь я даже в полном доспехе и то, без особой надобности, не стал бы в него соваться. Мало ли какая пакость там притаилась, оценивающая меня не как личность, а — блюдо?

И одновременно с этой мыслью откуда-то пришло понимание, что ни одна тварь не сможет выйти к костру, ступить на песок, принесенный сюда из моего мира. Потому как здесь каждая песчинка для всех без исключения порождений Хаоса и Инферно смертоноснее укуса гюрзы. Так что если кто завернет на огонек — значит, свой в доску. Можно даже пароль не спрашивать…

Я нагнулся и со щемящей нежностью зачерпнул полную горсть теплого, о чем-то негромко шелестящего песка. Вот только спрятать мне его было некуда, не кенгуру, чай… Ладно, так подержу, в кулаке. Своя ноша не тянет…

Я огляделся вокруг внимательнее, но с прежним результатом. Глухая стена, вернее — купол враждебных клубов водяной взвеси… или дыма? И отвоеванный у нее костром пятачок диаметром в полторы дюжины шагов. Все.

Ах, да, чуть не забыл: рядом с костром, с растерянным выражением на морде лица, хлопает глазами одна единица представителя рода гомо сапиенс, или — если быть скромнее — хомо эректус. Совершенно не представляя себе: как сюда попал и куды теперь бечь? А кто бы себя иначе чувствовал, если еще минуту тому он активно… отдыхал с ласковой вдовушкой, кстати — тоже из другого мира, а теперь, оказался вообще незнамо где? Перебор, однако… Даже для индивидуума с очень устойчивой психикой, с легкостью проходящего тесты на профпригодность в отряд МОН.

Вопрос? Если лечь плашмя, то в щель, остающуюся между «нашим» песком и «их» туманом, можно что-то углядеть или нет?

Костер, словно пытаясь подсказать, вдруг чуточку угас, а потом выстрелил вверх целый сноп искр. Любуясь игрою пламени, я вспомнил прежний сон и своих покойных товарищей, покидавших остров, уходя в огонь. Занятно…

В акциях самосожжения мне еще не доводилось принимать участия. Если честно, страх сгореть заживо с детства был моей тайной фобией. И даже теперь, когда пришло понимание, что на самом деле это не так ужасно, как выглядит со стороны, — существует множество способов уйти в края вечной охоты более мучительным способом — стереотип спецэффектов прочно въелся в подсознание.

Но, как ни крути, других вариантов все равно не было. Чуть помешкав, я осторожно сунул руку в огонь и едва не вскрикнул от радости — костер не возражал против моего вторжения и не пытался укусить. Напротив, от него веяло ласковым теплом хорошо протопленной бани. И тогда я без раздумий, как в открытый люк, шагнул в огнище…

Хорошо, хоть не рыбкой прыгнул.

— Ой, а чего это вы вскочили, Владислав Твердилыч? — смущенно отвела взгляд Листица, обернувшаяся на шум, произведенный мною, когда босые ноги заскользили по влажной глине. — Куда торопиться? Почивали б себе до обеда.

Я стоял на полу собственной хаты, сжимая в руке горсть песку.

— Да так, искупаться хочу, — брякнул первое, что пришло в голову, и перевел разговор на шутку, как мне показалось, вполне уместную после близости. — А ты чего рдеешь, словно маков цвет? Новое что в своем теперешнем хозяйстве узрела, или наоборот — поубавилось чуток добра? Я так не прочь рассмотреть тебя внимательнее. Прежде-то нам недосуг было.