Дмитрий Емец - Первый эйдос

– Так понравилось или нет? – вкрадчиво допытывался Лигул.

– Запомнилось, – уклончиво сказал Меф.

Горбун моргнул, слегка обескураженный полученным отпором. Лицо у него было умное, мимически беспокойное. Меф со внезапным удивлением осознал, что Лигул совершенно не похож на трагического негодяя – главного врага света. В сериал с жестким кастингом горбуна, скорее всего, взяли бы на роль сбытчика краденого или трусоватого шустряка-чиновника, нервно вздрагивающего при виде любого конверта, даже если он просто выставлен на витрине почты. Главная же негодяйская роль досталась бы краснорожему, с дубовой неповоротливой шеей и медлительной речью рубаке из охраны, мозги которого давно заизвестковались от глупости.

Лигул наконец соизволил заметить Арея и заговорил с ним. Мефодий воспользовался этим, чтобы рассмотреть Прасковью вблизи. Ее светло-голубые, почти прозрачные глаза скользили с него на Мошкина и Чимоданова и вновь возвращались к нему.

«Сравнивает она меня с ними, что ли?» – подумал Меф.

На Нату Прасковья взглянула лишь однажды, но мельком и без интереса. Вихрову покоробило. Она могла бы еще вытерпеть, если бы чувствовала, что раздражает эту тонкую высокомерную девицу. Это можно было бы списать на зависть. Но когда тебя просто не замечают – фух! – да это досаднее в десять тысяч раз!

Меф закрыл глаза, пытаясь определить, исходят ли от Прасковьи волны симпатии. Он знал, что ощутит их, даже если заинтересовал воспитанницу Лигула совсем чуть-чуть. Чем ярче и насыщеннее цвет волн, тем выше накал чувства. Этот способ он открыл месяца три назад, когда разобрался, что чужую энергию можно не только впитывать, присоединяя ее к своим и без того немаленьким запасам, но и элементарно считывать.

Неудача! Прасковья оказалась непроницаемой. Она не излучала вообще ничего – ни желтых волн интереса, ни черных – тоски, ни серых – скуки. Ничего.

«Такого не может быть. Она же не труп, чтобы вообще не испытывать никаких эмоций!» – растерялся Буслаев. Он смутно понимал, что его водят за нос, и злился.

Нет, жесткой блокировки вокруг Прасковьи не существовало. Ни стены, ни ледяного купола. Ее эмоции были где-то рядом и одновременно нигде. Мефа просто не пускали, дразнили как быка. Он бежал на тряпку, тряпку убирали – и бык понимал, что вновь пролетел мимо цели, и мычал в тоске, не в силах понять причин неудачи.

От стоявшей рядом Улиты не укрылись потуги Буслаева докопаться до истины, и она незаметно толкнула его ногой. Меф понял значение этого толчка. Секретарша напоминала ему их давний разговор.

– Буслаев, а Буслаев, а ведь ты вампирчик! Уж я-то знаю толк! – говорила ему Улита. – Нет, ты не из тех вампиров, которые пьют кровь. Те вампиры как черная дыра. Своего в них ничего нет, все чужое. Не корми его долго, и он лопнет от голода и собственной пустоты. А ты вампирчик-коллекционер. Увидел эмоцию интересную: дай, думает, отщипну кусочек. Увидел редкостного дурака и от него кусочек отщипнул. В душе полок много, приткну куда-нибудь, изучу на досуге.

– Откуда такие сведения о вампирах? Стажировалась в Трансильвании? – спросил, помнится, Меф.

– Нет. Просто первым, кто научил меня целоваться, был вампир. Это, конечно, деталь интимная, но проливает некоторый свет, так сказать. Я все время боялась уколоться языком о его глазной зуб. Мне даже пришлось насыпать ему в глаза песка, шарахнуть лопаткой и скинуть с качелей, – сказала Улита.

– Что-о?

– Ну да. Ты не ослышался. Мне было пять лет, а ему шесть с половиной. Но он был ростом примерно с меня. Я всегда считалась крупной девочкой, – сказала Улита.

Наконец начальник Канцелярии Тартара счел свою миссию выполненной. Всем прибывшим он уделил внимание порционно, согласно статусу, отмерив его едва ли не на аптечных весах. Улите не перепало ровным счетом ничего. Чимоданову досталось слов восемь («А где твое живое чучело? Любопытный дар, любопытный!»), Мошкину – пять слов («А вы напряжены, молодой человек!»). Ната получила всего три слова, зато приятных. «Красота неописуемая! Млею!» – сказал Лигул, кокетливо целуя свои пальцы и тотчас быстро растопыривая их.

Ната возгордилась, но кратко. У нее хватило ума почувствовать, что ее участия в битве с яросом никто не отменяет, а, следовательно, Лигул может засунуть себе свой комплимент в задний карман брюк и оставить его там на долгие годы.

Ветер донес с долины звук, похожий одновременно на скрип и на змеиное шипение. Драконы внешней стражи разом повернули головы в ту сторону и вновь настороженно застыли. Лигул удовлетворенно сложил на животе ручки. Как у многих горбунов, пальцы у него были длинные, породистые и нервные. Когда Лигул лицемерил, что происходило ежеминутно, лицо его оставалось спокойным, однако пальцы, выдавая, начинали шевелиться, как щупальца спрута.

– Ну вот и она! Первая серьезная проверка! Все через это прошли! И я не исключение, – сказал Лигул, сентиментально закатывая глазки.

Толпа подхалимов умиленно заохала, гордясь мужеством своего руководителя.

– В тот год на яроса нападала толпа в два десятка молодых стражей. И я не уверен, что видел тебя в первых рядах. Зато мертвому яросу, помнится, досталось много ударов твоей секиры, – язвительно напомнил Арей.

По пальцам Лигула пробежала судорога.

– Твои ученики тоже будут не одни. С ними вместе испытание проходят трое юных стражей, – начальник Канцелярии подал кому-то знак.

Из тени позади кресла выдвинулись три приземистые фигуры. Массивные, коротконогие, обнаженные по пояс, с медной обветренной кожей, они казались вросшими в землю истуканами. «Хм… если это юные стражи, то я одинокий водолаз», – подумал Меф.

Первый из «юношей» был вооружен серповидным, загнутым внутрь клинком. Полезная вещь в ближнем бою. Всегда можно подсечь руку или при везении укоротить врага на голову.

Второй, которому в равной степени могло быть как тридцать, так и тысячу сто тридцать лет, держал протазан. От широкого копейного наконечника отходили два загнутых рубящих и колющих острия. На вкус Мефа оружие было слишком тяжелым. Лучше трезубец, как у Наты, или просто копье.

Третий страж поигрывал «утренней звездой». Он держал ее как будто слишком небрежно, но Мефу хватало опыта, чтобы видеть цену этой небрежности и не заблуждаться.

К Лигулу приблизился рыжебородый Барбаросса, прежде с достоинством стоящий в стороне, и негромко шепнул что-то. Горбун оживился.

– Спускайтесь в Провал и ждите вон на той площадке. Егеря погонят яроса прямо на вас. Надеюсь, правила помнят все. Охота завершается в двух случаях: первый – смерть яроса, второй – гибель последнего из охотников. Последнего! Любой, кто струсит и попытается бежать, будет уничтожен. Тот же, кто первым нанесет яросу смертельный удар, принесет мне его вырезанное сердце и получит особую награду.