Ольга Романовская - Ледяное сердце

— Простите, но я все равно не знаю, куда Вас провести. Ваши вещи, они…

— Я всегда путешествую налегке, — улыбнулся незнакомец и, отстранив горничную, начал подниматься по лестнице.

Эгюль семенила за ним, гадая, стоит ли будить хозяина, но, похоже, гость знал, куда идти. Уверенно миновав ряд одинаковых дверей, он остановился возле давно пустующего номера с камином. У горничной бешено застучало сердце: перед ней важный гость, очень важный гость, если он решил остановиться в лучших комнатах гостиницы.

— Вот что, дорогая, принеси мне чаю. Мятного чаю, — уточнил он и, прикоснувшись рукой к замку, без труда открыл дверь.

— Я Рандрин, — улыбкой ответил гость на ее изумленное: «Ой!». Можно подумать, это должно было что-то объяснить. — Ты тут новенькая, верно?

— Второй год, сеньор.

— Тогда понятно. Ступай, принеси чаю, а по дороге, так и быть, разбуди хозяина: я придумал для него маленькое поручение.

Пока Эгюль готовила чай, «Белая ладья» озарилась огнями. Заспанный хозяин носился по коридорам, шпынял попадавшийся под горячую руку персонал, на ходу пытаясь завязать парадный атласный бант на рубашке.

— А ты чего? — налетел он на Эгюль.

— Постоялец просил принести ему чаю, — она кивнула на лакированный поднос.

— Какой постоялец?

— Но тот, новый, который попросил Вас разбудить.

— Сам Рандрин? — обмяк хозяин и с уважением взглянул на служанку.

— А что в этом такого?

— А то, что он редко с кем разговаривает, и чай ему обычно ношу я. Ты, наверное, и не догадываешься, кто он?

Горничная отрицательно покачала головой.

— Сам Рэнальд Хеброн Рандрин, герцог С» Эте, — на одном дыхании выпалил хозяин.

Будь Эгюль той неопытной девицей, которой она в пятнадцать лет заступила на службу на постоялом дворе, непременно бы уронила поднос. Шутка ли, сам герцог! Они столько слышали о нем — и вот он здесь, в их гостинице! Тогда понятно, как он открыл дверь: магам ключи не нужны.

— Ты, это, смотри, за руками и словами следи! — наставлял ее хозяин, справившись-таки с непокорным бантом. — Скажет что — отвечай, попросит что — немедленно исполняй.

Когда, постучавшись, Эгюль вошла, в камине ярко пылало пламя. Рэнальд Рандрин стоял лицом к огню, вытянув над пламенем озябшие руки; меховая накидка небрежно брошена на постель.

— Поставь на стол, — не оборачиваясь, приказал он.

Девушка так и сделала, и собиралась тихо уйти, когда почувствовала на себе его взгляд. У него были необыкновенные синие, практически ультрамариновые глаза, какие, наверное, бывают только у магов. Эгюль смутилась и потупила взор.

— Как тебя зовут? — его голос обволакивал, располагал к себе.

Интересно, сколько ему лет, и есть ли у магов возраст?

— Эгюль, — пробормотала она.

— Эгюль… — повторил он и снова обернулся к огню.

Поняв, что разговор окончен, горничная поспешила уйти.

Весь следующий день она не видела Рандрина, но не переставала думать о нем. Ей не давали покоя его глаза, такие чистые, такие большие.

— Что-то ты стала задумчивая, Эгюль, — пошутила над ней напарница. — Уж не влюбилась ли?

А она не знала, стояла с тряпкой в руках и не могла понять, что с ней происходит.

— Расскажи, какой он? — наперебой расспрашивали вечером подруги, а Эгюль не знала, что им ответить. Ну, не заметила она, какого цвета у него волосы, какие черты лица, запомнились только глаза и голос. И то, что он высокий.

Поняв, что ничего путного от нее не добьешься, горничные махнули на нее рукой и, сменяя друг друга, начали караулить Рандрина, взяв с привратника клятвенное обещание, что он непременно сообщит им, когда тот вернется. Но, уйдя сразу после завтрака, маг не объявился к полуночи.

Той ночью Эгюль было непривычно тоскливо. Ей не спалось, и она, устав ворочаться в постели, накинула на ночную рубашку платок и отправилась бродить по спящей гостинице, попутно по привычке поправляя сбитые ковры, переставляла цветы в вазах, задергивала портьеры. Сон не приходил, она не переставала думать о таинственном постояльце, внушавшем одновременно страх, восхищение и уважение.

Эгюль заварила себе ромашковый чай, подергивая плечами от сквозняка, с ногами устроилась на высоком табурете. Чай был горячим, она пила его медленными глотками и думала о себе. Казалось бы, жизнь у нее сложилась, вряд ли простая девчонка из бедняцкого квартала могла рассчитывать надеть форму горничной «Белой ладьи» — а она надела. Хозяин ей доволен, постояльцы тоже, иногда даже дарят мелкие подарки — так, всякие мелочи, вроде костяных гребешков. Родители, доживи они до этого дня, гордились бы ей, но Эгюль чего-то не хватало. У нее не было ничего, кроме этой работы, никакой другой жизни — а так хотелось!

Не то, чтобы Эгюль была обделена поклонниками, вокруг нее всегда вились конюхи, рассыльные, мелкие приказчики, разносчики, даже некоторые работодатели не прочь были приятно провести с ней время. Некоторым она позволяла за собой ухаживать, некоторых отвергала, но ни один из них не стал для нее кем-то особенным, ни один не запал в душу. Но горничная верила в любовь, надеясь, что рано или поздно объявится прекрасный принц и увезет ее в свой сказочный замок — собственный домик с уютными занавесками. Вообще-то, она мечтала открыть свою гостиницу в каком-то тихом местечке и содержать ее вместе с мужем.

Ромашковый чай не помог, и Эгюль вышла на крыльцо, надеясь, что холодная ночь окажется лучшим снотворным.

Она сидела на ступеньках гостиницы и смотрела на звездное небо, темно-лазурным куполом накрывшее город. В такие минуты девушка могла представить себя кем угодно, даже принцессой далекой страны. Погрузившись в море фантазий, она не замечала холода, забыла о бессоннице, обо всем на свете — ведь в эту минуту Эгюль была вовсе не Эгюль, а прекраснойя волшебницей, парившей над полями и лесами верхом на огнедышащем драконе.

— Так, кто это здесь?

Эгюль мгновенно опустилась с небес на землю, из чаровницы-чародейки опять превратившись в горничную из «Белой ладьи». Вскочив, она поспешила скрыться за дверью, но не успела — Рэнальд Рандрин опередил ее.

— Постой, я тебя помню, — его почти черные в ночном сумраке глаза пригвоздили девушку к месту. Она почувствовала, как участилось биение сердца, как невольно задрожали ноги. — Ты Эгюль, верно?

Он действительно ее помнит! Сиятельный маг, могущественный герцог С» Эте задержал в памяти имя какой-то горничной!

— Да, сеньор, — она вцепилась в дверной косяк, чувствуя, что не устоит без опоры. С ней такое было впервые — но ведь до этого Эгюль никогда не встречала таких мужчин. И уж тем более они не стояли рядом с ней у черного хода.