Симона Вилар - Ведьма и князь

Игорю сейчас не было никакого дела до Свенельда. Что Свенельд!.. Куда он денется? И Игорь только досаду ощутил, когда лада его из объятий выскользнула. Но сдержался, сел на прежнее место, у самого же глаза горели, как у голодного волка. А Малфрида словно вмиг забыла о нем. Встав перед горевшим в лампе огнем, начала делать непонятные движения руками, что-то шептать беззвучно. И огонь вдруг будто загорелся ярче, светлее в опочивальне сделалось, сияние некое пошло, и показалось князю Игорю...

Вроде бы видит он княгиню свою Ольгу, видит ее румяное лицо с богатыми подвесками у висков, светлые очи под сенью ресниц загнутых. И глядят эти очи... Неужто на Свенельда? Да, так и есть, а вон и сам посадник древлянский стоит в стороне, то оглянется на княгиню, то вновь отвернется. Но и этих коротких взглядов показалось Игорю достаточно, чтобы заподозрить свою верную жену Ольгу и воеводу Свенельда... Глупость какая-то! Да Ольга при Игоре... Само положение княгини ее обязывает! Игорь облегченно перевел дыхание, когда заметил, что Ольга отвернулась от приближавшегося к ней Свенельда, стала уходить торопливо. Игорю хотелось вглядеться повнимательнее... да словно мешало что-то. Вроде бы темное пятно начало разрастаться на ясном только что изображении, заслонять все. И постепенно стал вырисовываться некий черный силуэт. Будто приближался кто-то в темной развевающейся накидке, даже дыхание сиплое было различимо, холодом потянуло, ветром подуло.

И тут Малфрида вдруг закричала. Пронзительно, страшно, испуганно.

Игорь мотнул головой, прогоняя наваждение. И вновь оказался в полутемной опочивальне, среди крепких надежных стен хоромины Городища отцовского. А Малфрида так и кинулась к нему, приникнув к сильной груди князя и дрожа всем телом.

– Спаси, защити меня! Он... Опять он, жуткий, страшный... Не хочу!

И зарыдала истошно. Князь обнял ее, стал гладить по голове, успокаивая. Она же бормотала сквозь всхлипывания:

– Видать, нельзя мне ворожить. Видать, выдаю я себя тем. А кому? Страшно мне, жутко… Возьми же меня, сокол мой ясный, Игорь-князь. Люби, сделай своей.

Более сладких слов Игорю, казалось, и слышать не доводилось. А то, что померещилось... Но ведь Игорь всегда знал, именно неверие в нечисть и дает силу смертным. А такая Малфрида, без чародейства, со всеми ее обычными девичьими страхами, была князю особенно мила.

И он целовал ее, упиваясь сладостным вкусом горячих, влажных губ, ласкал все еще дрожащее тело, пока оно не перестало биться, замерло в его сильных руках, прижалось доверчиво.

– Люби меня, князь, – шептала между поцелуями чародейка. – Люби меня, мой победитель, мой воин, моя защита.

Она увлекала его, тянула к себе, опрокидывая на мягкие перины. И Игорь не знал, что ему в этот миг слаще: ее ли слова о будущих победах или ее покорность... ее упоительная, манящая слабость... страстность.

Хорош воздух над теремными строениями Вышгорода. Прекрасен вид на вольный Днепр, огибающий берега города. Река блестит, солнце сияет, вдаль в легкой дымке уходят пологие земли Левобережья.

Княгиня Ольга стоит у распахнутого широкого окошка в своем тереме. Вышгород отдан был ей еще при Олеге Вещем, некогда простая крепость на полночь[33] от Киева, ныне же град над Днепром. И Ольге любо глядеть на свою вотчину: поднялся Вышгород при ее правлении, вытянулись по кручам оборонные частоколы, разрослись резными башенками боярские терема, раздались вширь торговые места, протянулись улицы посада, расположились вдоль берегов пристани и верфи. На верфях сейчас особенно оживленно, работа кипит от зари до зари, стучат молоты, высятся штабеля досок, и радостно видеть, как сходят на воду уже готовые струги, с высоко поднятыми птицеобразными штевнями, раздуваются на ветру вышитые квадратные паруса.

Судоходство на Днепре в этом году началось рано. Под теплым солнышком лед разломался уже в первые масленичные дни и сошел, едва девичьи хороводы закружили у костров на первой траве-мураве в Лелин праздник[34]. Река поднялась мощно, полная от стаявших снегов. Волхвы гадали: к урожаю, богатой добыче, к торгу выгодному это. И княгиня Ольга радовалась тем вестям: после походов Игоря, после набегов кочевников степных казна опустела, и хороший урожай ох как надобен был для Руси.

Новый порыв ветра ворвался в окошко, заполоскал длинную вуаль княгини, ниспадавшую из-под опушенной соболем шапочки. Ольга втянула тонким носом воздух. Даже сюда, в ее терем и детинце[35], доносился запах цветов, которыми пышно запестрели склоны Днепра по веселой квитневой[36] поре. И смеяться княгине хотелось, как девушке юной. Весна, молодая горячая кровь после чародейской воды, предсказания мира и спокойствия в краю. Но было и еще нечто, волновавшее кровь Ольги.

Княгиня накинула белую горностаевую накидку, вышла на галерею, опоясывающую хоромину. Отсюда, с высоты, хорошо виден плац, на котором происходили учения воинов. Свободное, посыпанное песком пространство перед дружинными избами было полно кметей[37], упражняющихся с оружием. Кажется, не бабье это дело следить за учением воев, но Ольга смотрела. Стояла, прямая как меч, удерживая у горла пушистый мех накидки.

Ловко бросают дружинники копья в цель, упражняются с мечами, борются в захват. Некоторые раздеты до пояса, влажные тела блестят, тугие мускулы ходуном ходят. В стороне проходят обучение молодые уные и детские[38], мечут стрелы, отскакивают от вращающегося на шарнирах многорукого деревянного истукана, соревнуясь в ловкости. Будет, кому охранять Русь от врагов.

Но даже не вид обучающихся дружинников привлекал княгиню. Стоя на галерее, пряча подбородок в легкий светлый мех, она наблюдала за дававшим воинам уроки воеводой Свенельдом. И сердце в ее груди начинало гулко стучать.

А ведь прознай кто... Но чем же Свенельд плох, чтобы на него не глядеть пресветлой княгине? Рослый, плечистый, однако вместе с тем и поджарый, как породистый жеребец. Длинные светлые волосы отливают на солнце золотом, ложатся ровной челкой на темные брови. А глаза у воеводы хищные, слегка раскосые, с высоты цвета не разглядеть, но Ольга столько раз вблизи вглядывалась в их яркую, цвета весенней листвы зелень. Ибо был варяг Свенельд ее ближайшим боярином и советником, не раз восседала рядом с ним за пиршественным столом и на совете. Но это, когда князь Игорь в разъездах находился. А в разъездах муж ее бывал постоянно...

При мысли о муже Ольга слегка вздохнула. Хотя с чего бы? Игорь – князь всей Руси, ему положено объезжать свои владения, охранять от набегов, суд и расправу чинить да в дела управления вникать. Вот только в Киеве подле жены редко князь бывает. Ольга поначалу все тосковала, пока однажды не поняла, что ей вольготнее без него. Сама поразилась этому. Ведь некогда любила мужа без памяти, наглядеться, надышаться на него не могла. Но потом вдруг осознала, что власть ей милее мужниных объятий. А как приедет Игорь, все по-своему повернет, нашумит, наломает дров, оторвет людей от дел ради очередного похода. Ей же потом ровнять все да приводить в порядок, бояр ублажать, указы новые готовить. Хотя и дал ей Игорь власть, при нем она себя словно уязвимой чувствовала. Опасалась, что не хвалить будет муж за ее заботы о Руси, а ворчать на то, что не так все сделала. Сам бы попробовал, каково это Русью править, с людьми сговариваться да за наполнением казны следить. И в этом трудном государственном деле не князь, а именно Свенельд был ей поддержкой. Этот варяг никогда ни в чем не упрекает княгиню, наоборот, смотрит пытливо, ожидая, чем угодить, помочь можно. И когда князь с дружиной отбывал на дальние рубежи, Ольга знала – она не одинока. Есть рядом сильный и надежный витязь, он и границы Руси защитить сможет, и дань с непокорных племен собрать, и на расшумевшихся бояр прикрикнуть, и советом помочь... да и слово ласковое порой молвить.